Этот дивный запах взбудоражил даже саму корову Нюрку. Она повернула голову и с удивлением посмотрела сначала вниз в ведро, а потом прямо на Николеньку. В ее огромных грустных глазах застыло тревожное изумление. Взволновавшись, она неловко переступила ногами, и ведро, гремя железом, опрокинулось. Терпкий запах пива ударил в ноздри…
От всего этого Николя вдруг проснулся и с судорожно бьющимся сердцем сел на смятой постели. Сел и мгновенно понял, что это был только сон, и что сон этот кончился.
А действительность, окружавшая его, как ей и положено, была для взрослого Николя совсем не такой радостной, как для маленького Николеньки из сна. Ужасной и тошнотворной была эта действительность.
Внутри организма огнем горело похмелье. Чтобы хоть как-то погасить его, он сейчас отдал бы все. За одну лишь кружку пива, да что там – за кружку – за стакан мог бы человека убить. Но ни стакана с пивом, ни человека, с полупоклоном подносящего ему этот стакан на влажном подносе, ни даже их уникальной коровы Нюрки, буквально до краев наполненной этим вожделенным напитком, во взрослой его действительности, естественно, не было. А была лишь такая же унылая в предрассветном свете, как и приснившийся ему хлев, захламленная и давно обрыдшая ему комната.
Тощий, синий и волосатый, как третьесортный цыпленок-задохлик, алкоголик Николя издал лишь тоскливый хриплый вздох и натужно откашлялся. Потом прямо в мятых семейных трусах и в линялой голубой майке на висюлечках доковылял до двери и, сам не зная зачем, выглянул в коридор.
Но тоскливый их коридор тоже был пуст. Бабка спала, запершись в своей комнате на ключ, и в тишине даже через дверь был слышен ее мерный храп. Друган сосед тоже спит. Судя по еще мокрым следам на полу, видимо, пришел совсем недавно. А значит, у него тоже ничего нет, да и быть не может, потому что еще вчера он уже был на полном нуле…
Короче, безнадега абсолютная…
Чтобы как-то облегчить свою участь и хоть на время обмануть эту жуткую сухость во рту, он добрел до ванны и припал к теплому крану. Ему так хотелось пива, что пивной дух, радовавший его во сне, присутствовал и здесь, в этой жизни, обдавая его своей удушающей и в тоже время вожделенной волной.
– Все! Уже глюки пошли, – вслух сказал он самому себе, – завязывать надо.
С усилием, оторвавшись, наконец, от крана, и понимая, что от этой теплой и тошнотворной водопроводной воды, его сейчас может просто вывернуть наизнанку, он на всякий случай повернул голову в сторону ванны и только тут увидел, что та наполовину заполнена какой-то