уж после не была… Микеле я называла Михаилом, так он казался мне ближе и родней. Я знала о нем лишь то, что он мне сам рассказывал, но даже не задумывалась над тем, можно ли ему доверять. Он говорил, что происходит из благородной и зажиточной семьи, но его родичи вздумали соперничать с венецианскими купцами, близкими дожу, и за это Энрико Дандоло натравил морских разбойников на корабль господина Каффаро, отца Микеле. Погибли отец, дядя и братья Михаила. Но в Генуе остался его старший двоюродный брат, ученый человек, который писал историю города. Сам же Михаил, возмужав, отправился с несколькими верными людьми вслед за крестоносцами в Константинополь, чтобы проследить за дожем и, если удастся, отомстить за отца и братьев. Мой возлюбленный говорил мне, что только благородная месть толкала его в Константинополь, а вовсе не желание чем-то поживиться при разгроме города. Не знаю, так ли это было, но мне хотелось ему верить. И еще мне хотелось верить, что он не женат, а его добрая матушка не станет возражать против невесты-чужестранки. Он также говорил, что ему запала в душу наша первая встреча у церкви и он потом долго пытался найти незнакомую красавицу, но строгий муж больше не приводил ее в ту церковь. Микеле много рассказывал мне о латинских странах и обычаях и уверял меня, что я буду украшением его дома и всего города. Я верила каждому его слову, потому что любила. Три дня и три ночи мы были вместе. Правда, он иногда выходил, чтобы встретиться со своими людьми, а вернувшись, каждый раз пополнял сундук новой добычей. Мне же он велел даже не выглядывать в окно, пока в городе все не утихнет. Да я и сама боялась показаться на улицу. Но на четвертый день у нас закончились съестные припасы, и Михаил сказал, что должен отлучиться, чтобы их пополнить. Мне почему-то стало страшно, я даже заплакала, не желая его отпускать. Я говорила: «Пусть твои друзья принесут нам еду, как до сих пор приносили драгоценную утварь». Но он отвечал: «Мои люди сейчас возле бухты, ищут корабль, на котором мы сможем уплыть в Геную вместе с нашим грузом. Тебе нечего бояться, я отлучусь ненадолго. Запри дверь изнутри. Но если в случае какой-нибудь крайности тебе придется выйти на улицу, запри дверь снаружи, а ключ зарой под камнем справа от входа». Я старалась сдержать слезы, но тяжелое предчувствие меня не отпускало. Какой-то внутренний голос подсказывал мне, что я больше никогда не увижу Михаила. И вдруг он снял со своего мизинца золотое кольцо, надел его мне на средний палец и сказал: «Это кольцо – амулет. На нем написаны латинские слова „Dum spiro spero“ – „Пока дышу – надеюсь“. Оно будет беречь тебя от беды и отчаяния». Я не хотела брать кольцо, уверяла, что Михаилу оно нужней. А он улыбнулся и заявил: «Я и без кольца никогда не теряю надежды на будущее. Одна мудрая гадалка предсказала, что я доживу до глубокой старости. И потому за меня тебе нечего бояться. А еще возьми этот кинжал – мизерикордию
[1]. Впрочем, я уверен, что он тебе не понадобится, но так мне будет спокойнее». Всю жизнь потом я помнила прощальный взгляд его черных глаз и улыбку, которой он хотел меня ободрить… За Михаилом захлопнулась
