Город, которого нет на карте. Артур Понаехали

так легко: приберечь это своё добро, припрятать его подальше, поставить в подвал к банкам с огурцами и вишнёвым компотом.

      Заходить туда с фонариком, в этот подвал, за баночкой кабачковой закуски, смотреть на своё пыльное добро:

      «Ой, когда я его сюда положил-то? Лет 10 назад, уж плесенью покрылось, надо б выбросить. Всё руки никак не доходят в подвале разобраться».

      Стыдливо этот мешок прятать тоже просто: «В нашем циничном волчьем мире, братан, добрый – значит лох! Тебя проглотит первая акула и не поперхнётся, доброго дурачка. Все нормальные пацаны добро уже на свалку снесли, никто не хранит!».

      И поглядываешь ты на этот свой старый мешок: «И правда, снести надо, пока не заметил кто – потом разговоров будет! Мол, дурак я и простофиля!».

      Мой друг, которого я предусмотрительно назову чужим именем Серёга, настоящий дурак.

      Товарищ Серёги, так уж вышло, остался один с ребёнком трёх лет.

      И нравился ему пуще всего вкус горькой беленькой. А может, и не нравился, но запивать – не запивал.

      И так он подружился с бутылкой, что прознали об этом органы опеки.

      Когда пришли люди в форме с товарищем пообщаться да познакомиться поближе, тот в изрядном подпитии прятался за шкафом: я, мол, в домике.

      Ну, а раз в домике, люди в форме ребёнка и забрали. Тоже – в домик.

      Я приехал к Серёге в какой-то будний день с припасённой бутылкой вина.

      Вы когда-нибудь видели, как рыдают люди, которых принято считать сильными?

      Становится страшно, потому что в этот момент им будто все кости разом ломает кто-то.

      Серёга рыдал и пытался объяснить причину: «забрали малого, а у этого дурака ни работы, ни жилья нормального, ни паспорта, он за шкафом от органов опеки прятался. У него ребёнка отобрали, а он бухает и кредитов набрал».