Дорога наша:
в глубь веков,
и в глубь Вселенной.
А впереди зовет нас вновь, —
непознанный ни кем,
комочек Истинного Света.
Первый заморозок
В ноябре дождливы ночи,
И темны́ на редкость очень.
Злы собаки в ноябре.
Каждый в собственной норе
Создаёт себе уют.
Дайте путнику приют!
Он стучится к ним в окно,
И дрожит всем телом,
но
им на путника плевать:
«Пошёл вон, ядрёна мать!
Он,
униженный и мокрый,
Вновь стучится в чьи-то окна.
И везде ему отказ:
«Извините,
не до вас».
Выходя из тёплых хижин,
утром ёжился народ,
Только путник неподвижен…
Обратился путник в лёд.
Пустозвонство
От пустозвонства
кругом голова идёт,
от пустотелых споров
и неразберихи.
От раскалённых слов
не тает лёд
неразговорчивой зимы, —
в ней стынут крики.
Поджечь – раз плюнуть,
в человеке мыслей бред.
Он будет бредить до спасительной сирены.
Гляди, спасёт его пространственный ответ,
большим наркозом, втиснутого в вены.
А кто-то
должен пустоту рождённых слов,
значеньем начинять
непобедимым.
Искать свой след
средь сборища следов.
Искать свое лицо,
С желаньем агрессивным.
Трагедия Художника
Раскинет поле за холмом,
проложит русло для ручья,
толкнёт рукой цветы
и колокольчики звучат.
Заставит птаху замереть
в полёте,
а потом запеть
цветами красок и тонов. —
Так оживает полотно.
Стянул он кистью облака
над красным полем маков,
а отраженье окунул в ручей
для подлинности факта.
Казалось, птица
вот-вот-вот
продолжит прерванный полёт.
Но никли руки, обессилев,
зря кисть ласкала грубый холст.
И не взмахнуть засохшим крыльям
над полем маковым,
над остановившимся ручьём,
Закон таков:
без Воли Божьей —
наш мир
на неподвижность обречён.
Об обиде
Как часто незаконная обида
нас выбивает из седла,
из колеи,
и гонит прочь,
толкая в спину,
где ночь
сомкнуть не может глаз
в раздумьях до зари,
где ищут сочинённую вину,
как ключ от замурованной двери,
как безобидную причину,
комком свернувшимся в груди.
