Если рифмой не простой
зарифмованы,
значит пошлостью навек
опечатают.
Я искомканную жизнь
рвал маршрутами.
И смеялся надо мной
некий праведник.
Я воздвигну из следов
людям памятник,
из оставленных следов,
ставших грудами.
Пустота
Пустота. Пустота. Пустота.
Как ты мерзка
и прекрасна.
Как умело
ты отводишь мои руки
от навалившихся,
неотложных дел.
Пустота. Пустота. Пустота.
Ты существуешь
со звоном в ушах
и с бессмысленным взглядом
в кривой потолок.
Замурованным криком
заполняется вакуум.
Взгляд Пустоглазия.
Пустота. Пустота. Пустота.
Ощущение
бессмысленности тела.
Белыми страницами —
Прошлое.
Ни че́м не влекущее Будущее.
ЛишьТепло́ под одеялом
располагает к Ве́чности.
Пустота, разинув бездонную пасть,
неумолимо движется мне навстречу.
И я, покорившись,
скрываюсь в ней,
и закрываю глаза́ без надежды на Утро.
В Пустоте никто не спасёт.
Та́м – пусто.
Боль моих дорог
И пусть за боль моих дорог
Отдачи нет.
Пусть в паутине
восемь букв фамилии моей.
И пусть я́ —
обладатель я́щика в столе,
в котором,
как в темнице,
гаснут тысячи огней.
Они,
рождённые светить,
познали склеп,
бронь стен,
и страх теней,
подсвеченных свечой
в руке младенца,
не увидевшего Света.
И пусть двуногие пегасы
с многотиражной гонореей,
с задравшей гордо головой,
меня не замечают,
в о́бщем,
где́-то,
но я замечу их строкой,
строкой
«какого-т там поэта».
Встревоженные тона
Любовь и Ненависть едины,
как боль и кровь в живых телах.
И эта боль —
последний взмах, —
набросок будущей картины.
Картина вся моя вне цвета, —
мазки встревоженных тонов.
Тоска покинутых домов
настигнет вдруг у края света,
в цвету сгорающих садов…
На месте сада —
быть болоту,
на месте замка —
шалашу.
Но я прощенья не прошу,
за то, что жил в полу-охоту.
На холодеющих ладонях
я робко нёс полу-мечту.
Скупал я дряхлые надежды
у неких Вестников Судьбы.
А сам, как одуванчик на ветру, —
ловил остатки сорванной одежды.
Дорога
Бежит