Во время казни у всех смертников была одна общая черта, перед самым концом, услышав звук замаха топора, они делали глубокий вдох и задерживали дыхание. Поэтому когда их голова отпадала, раздавался слабый свист, напоминающий сдувающийся шарик. Это воздух покидал их раздутые и наполненные страхом легкие. Звук был настолько тихий, что слышать его мог только палач. Выкинуть его из головы было невозможно, это одна из тех вещей, которая всегда с тобой и любой похожий звук, например, такой как тихий свист ветра ночью, хлопанье крыльев стрекоз или скрип прожорливых комаров напоминал ему об этом, и заставлял вздрагивать в холодном поту. Кошмары, иногда снившиеся обычным людям, для палача были обыденностью, но к таким вещам какими бы частыми они небыли, невозможно привыкнуть и каждую ночь, ложась спать, он знал, что даже сон не позволит ему забыться.
Были случаи, когда смертники так дрожали от страха, что прямо на эшафоте, склонив голову перед палачом и на глазах десятка глазеющих на него людей, ходили прямо под себя. И вы представить не можете как запах мочи и дерьма вперемешку с кровью веселил народ.
– Посмотрите, этот трус обделался, – кричали они и тыкали на него пальцем как избалованные дети.
Но на сегодняшней казни ничего подобного не было, а свист скользящего воздуха по заточенному до блеска лезвию топора и глухой удар в конце означали только одно – представление окончено.
Удовлетворенная и улыбающаяся друг другу толпа стала медленно расходиться и заумно обсуждать, как прошла сегодняшняя казнь, будто они что-то в этом понимали. Они искали недочеты в действиях палача, мелкие ошибки, неотточенные движения и, конечно же, не обходили и самого казненного. Даже то, что секунду назад он лишился жизни и сполна ответил за все совершенные им поступки, вид его окаменелой словно после игры в гляделки с Медузой Горгоной головы, в уже пропитанной на сквозь кровью корзине, все еще вызывал у толпы раздражение. Они считали, что просто отрубить голову – мало, сначала нужно было переломать ему все кости, вырвать щипцами все его зубы и медленно прижечь каждый сантиметр его обездвиженного, но все еще чувствующего боль тела, в общем, замучить до такой степени пока тот не упадет на колени и в слезах не начнет молить избавить его от страданий.
Хоть представление прекратилось,