Исчезло все!.. одни страданья
Еще горят в душе моей. (III, 39)
С одной стороны, поэма представляет собой исповедь главного героя, его субъективный взгляд на события, с другой же – описание внешности Корсара дается как бы со стороны («бледен, худ», «потухла радость» в очах), что свидетельствует о попытке Лермонтова изобразить своего героя не только с субъективной, но и с объективной точки зрения. Будучи не только поэтом, но и художником, он стремится к живописности в поэзии, хочет не только передать чувства, но и нарисовать образ. Это внимание к внешности останется и в дальнейшем характерной чертой лермонтовского изображения человека.
Другой тип «лермонтовского человека» представлен в написанной в том же году поэме «Черкесы». Ее герой – черкесский князь, желающий освободить своего брата из русского плена, – сильная, цельная, героическая личность, лишенная каких бы то ни было признаков разочарованности. Несомненно, этот образ близок к образам «благородных дикарей», изображавшихся в литературе и до Лермонтова. Образ князя в поэме «Черкесы» пока что намечен лишь отдельными штрихами. О таких качествах его характера, как мужество, верность долгу, этическая бескомпромиссность, можно узнать только из его монолога, в котором князь выражает готовность или освободить любимого брата из плена, или погибнуть:
Его спасти я устремился;
И вот ищу и ночь и день;
И призрак легкий не являлся
С тех пор, как брата бледна тень
Меня звала, и я старался
Его избавить от оков;
И я на смерть всегда готов! (III, 14)
В дальнейшем в поэме сообщается, что князь погибает, пронзенный русским копьем. То, что русские солдаты в поэме используют мечи и копья наравне с пушками и ружьями, по-видимому, не смущало юного Лермонтова. Он пока еще не стремился к реалистически точному изображению батальных сцен. Скорее всего, он просто использовал вычитанные им в других произведениях типовые фразы, которые могли бы подойти почти к любой битве. Исследователи отмечают в поэме «заимствования из произведений И.И. Козлова (“Княгиня Наталья Борисовна Долгорукая”, 1828; “Чернец”, 1826), К.Н. Батюшкова (пер. “Сна воинов” из поэмы Э.Д. Парни “Иснель и Аслега”, 1811), И.И. Дмитриева (“Освобождение Москвы”, 1797; “Причудница”, 1794), В.А. Жуковского (“Двенадцать спящих дев”, 1817), Дж. Байрона (“Абидосская невеста”, в пер. Козлова)»9. Однако, как уже говорилось выше, заимствований в строгом смысле этого слова у Лермонтова нет. Отдельные слова и выражения у любимых авторов ему настолько нравятся, что прочно входят в его собственную эстетическую систему и потом используются им как свои собственные.
Важно отметить и то, что в этой поэме впервые в лермонтовском творчестве возникнет мотив клятвы: князь не просто выражает желание освободить брата, но и клянется в этом именем Пророка Магомета. Произнося слова клятвы, герой открывает глубины собственной души, свои заветные желания. В этот момент он предстает величественным, непохожим на окружающих людей, ему словно открывается его судьба. В дальнейшем так будет изображена и клятва Вадима в поэме «Последний сын вольности». Но данный обет может