Я вспомнила маму, как та хлопотала по утрам на кухне во фланелевой пижаме и теплом стеганом халате, с волосами, рассыпавшимися в беспорядке по лицу, потому что за ночь на голове от ее укладки не оставалось ни единого завитка. Когда мамы не стало, мне было только двенадцать лет. Но когда я думаю о ней уже сегодня, с высоты прожитых лет, то отлично понимаю, что слово сексуальная никак не подходит для описания ее внешности. Она была из тех образцово-примерных мам, которые пекут своим чадам всяческие сладости, активно участвуют во всех благотворительных акциях, собирают тебя в школу, готовят бутерброды на дорогу, проверяют, не забыла ли ты надеть свитер, так как на улице, по ее разумению, сильно похолодало. Уж она никогда не переборщила бы по части сахара, занимаясь приготовлением напитков, она никогда не носила ничего из одежды с открытым верхом или глубоким декольте. Как можно? Разве можно выделяться на фоне других, таких же образцово-показательных мамаш? Она никогда не красилась. Всегда носила только короткую стрижку, потому что так проще ухаживать за волосами. Она была матерью, которой я всегда гордилась. Такая всегда пойдет и в огонь и в воду, чтобы спасти своего ребенка, даже не задумываясь о том, что при этом может погибнуть сама.
Я стала открывать дверцы шкафчиков в поисках кастрюльки, в которой можно было бы вскипятить молоко, старательно изображая, что я всецело занята своими поисками. Я даже не смотрела в сторону Лорелеи, боялась, что по моему лицу она догадается, насколько сильно меня злит ее присутствие. И все же не смогла удержаться, чтобы не дать выход своему раздражению.
– Вы что, даже спите с макияжем?
Лорелея весело рассмеялась в ответ.
– Нет, конечно. Но похоже, да? Просто я сделала татуировку вокруг глаз, брови подправила тоже. Зато когда я просыпалась утром, то Роберт всегда видел меня красивой… при полном параде, так сказать.
Я лишь заскрежетала зубами, услышав имя отца, но она даже не обратила на это внимания. Или сделала вид, что не обратила. И продолжила прежним беззаботным тоном:
– Он всегда говорил, что мне не надо краситься. С другой стороны, он никогда не видел меня без макияжа. А вот мама моя считала, что небольшие ухищрения по части красоты еще никому не навредили.
Я продолжала рыться в шкафчиках, даже не поднимая головы, но и спиной чувствовала, что Лорелея смотрит на меня, и от этого мое раздражение только усиливалось. Наконец на самом дне одного из шкафчиков отыскалась деформированная кастрюлька с закопченным днищем. Я извлекла ее наружу и громко хлопнула дверцей, закрывая шкафчик. Пожалуй, чересчур громко. После чего развернулась к ней лицом, уже готовая выпалить, что я отнюдь не нуждаюсь в ее дурацких поучениях насчет макияжа… Да и насчет всего остального тоже. Но слова замерли у меня на устах.
Лорелея стояла, скрючившись, судорожно цепляясь за край стола, будто только что проглотила какую-то гадость. Ее фарфоровая кожа стала совсем белой.
– С