Дружили мои предки с Пушкиными, Паниными и другими представителями известных фамилий.
Последним помещиком из этой ветви рода Зарецких был мой дедушка – Семен Зарецкий, умерший накануне революции. Мою бабушку, Татьяну Зарецкую, я видел всего два раза в детском возрасте, не догадываясь, что она осталась последней законной владелицей одного из родовых поместий Зарецких.
Такие вот в нашем роду были дворяне – мои предки”.
“Но какое, собственно, дело этим странным людям до моих предков? Интересовала ли их истина, если опрашивали меня явно с другой целью?
И я рассказал им некую полуправду о том, что мой отец из бедных крестьян (это полуправда, поскольку семья удачно женившегося неимущего деда уже относилась к середнякам), а вот мать действительно непролетарского происхождения (это правда). Но наш предок-крестьянин своими подвигами заслужил дворянское звание (это неправда – социальный статус этого предка неизвестен, но сомнительно, чтобы он был из крестьян). Грамота о жаловании ему потомственного дворянства, подписанная царем Петром I – экспонат исторического музея города Рязани (это правда). Одновременно со званием, моему пращуру отписали деревню Моловку с крестьянами и надел земли за рекой. От этого и назначили нашу родовую фамилию – Зарецкие (а это неправда, поскольку такая фамилия была еще до его приезда в Россию).
Крестьяне были освобождены в 1861 году, а летом 1917 года (еще до революции) умер мой дед.
Моя бабушка с четырьмя дочерьми вынуждена была самостоятельно управляться с хозяйством. Осенью того же года семью ограбила какая-то банда. Вывезли все дочиста на десятках телег. После революции помещичью землю поделили, не предоставив бывшим владельцам ничего. И бабушка вынуждена была зарабатывать на жизнь шитьем. Шила она великолепно.
А потом пришел продотряд, который изъял все продовольственные припасы, а затем взорвал и сжег их полупустое поместье несмотря на то, что крестьяне Моловки встали на его защиту. Бабушку с дочерьми и близкими родственниками, жившими в поместье, изгнали из родных мест. Хорошо, не репрессировали, как это часто практиковалось с помещичьими семьями”.
“Мои мать и отец – фронтовики. Имеют боевые награды.
Как я отношусь к советской власти? Как к любой власти. Мне не за что ее любить, но и ненавидеть нечто существующее само по себе и для себя тоже не могу. По отношению к власти, я – свободный человек.
Последнее заявление их развеселило. Но, наконец, они подошли к главному, ради чего все и затевалось. Поставленным голосом меня спросили, а готов ли я, если Родина прикажет, ехать служить на Дальний Восток. На что ответил, что готов ехать даже в Северную Америку.
– Почему в Северную? Это же наш противник, – не унимался вопрошавший.
– Вы забыли начало вопроса – “если Родина прикажет”, – парировал я. Ответ их устроил, оценили