Пожар уже начал сдаваться, хотя и не показывал виду. Он ещё веселился назло всем на догоравших брёвнах, тяжело дышал у самых ног пожарных, топтавших его своим сапогами, и всё же умирал. Мартынов огляделся: Дегтярёв обрушивал остатки сарая, Дорофеич уже тянул мокрые рукава и с размаху бросал их на линейку, чтобы хоть чуток просохли в обратном пути. Неожиданно с правой стороны со ската крыши повалил сильный дым. Помощник брандмейстера хотел было послать бойца проверить, но Ширш с командой возился с другой стороны, отгоняя любопытствующих от едва потушенного пожара.
– Разгорится опять, – подумал Мартынов и, взяв с линейки «кошку» с привязанной прочной верёвкой, подошёл к стене. Примерявшись, он, как не раз делал отец, раскрутил на верёвке кошку и бросил на самый конёк крыши. Острые крючья зацепились за край, и Николай полез по верёвке вверх, перебирая по стене ногами.
Спустя несколько секунд, оказавшись на полусгоревшей крыше, он заглянул внутрь сквозь прогар. Дым окутал его, разобрать чего-либо было невозможно. Мартынов заметил оставленный кем-то из пожарных лом, воткнутый в доски. Он дёрнул его – лом не поддавался. Он дёрнул сильнее – лом, вывернув дерево, нехотя пополз ему в руки. Николай крепко упёрся ногами в крышу и, размахнувшись, ударил наугад в дымящуюся дыру – один раз, другой, третий…
– Ваше благородие, Вы чего там? – крикнул снизу подбежавший Ширш. – Я сейчас, обождите только!
– Не видно, где-то хоронится внутри, – громко ответил Николай, ударив ещё раз.
В то же самое мгновение из прогара вырвался прятавшийся там пожар и ударил прямо в лицо помощнику. Мартынов отшатнулся, сделал шаг назад и, оступившись, рухнул в прогар вместе с обломками крыши…
Достали Николая Мартынова тут же. Ворвавшиеся в дом Ширш и Дегтярёв нашли командира лежащим без чувств на суконных тюках. Ширш начал бить что было сил Николая по щекам, трясти его, словно пытаясь разбудить спящего пьяного человека.
– Ваше благородие, Николай Алексеич! Коля! – кричал Емельян. – Да что же это!
Мартынов вздрогнул, открыл глаза и повёл кругом ничего не понимающим взглядом, точно на самом деле был пьян.
– Где я? Емельян… Захар – вы… Что стряслось со мной?…
– Слава тебе, Господи, слава тебе, – только крестился Ширш.
Мартынов пришёл в себя. Повсюду валялись дымящиеся тюки сукна, катушки нитей. Над самым ухом его что-то протяжно завыло, и Николай ещё раз тряхнул головой, подумав, что стукнулся всё же сильно.
– Ах, окаянные, всё сгорело, испорчено всё! – выла купчиха, стоя на коленях перед своим, пришедшим в негодность, товаром. – С жалобой на вас к полицмейстеру и главе городскому пойду. Найду управу на вас, бездельники!
На улице пожарный обоз уже собирался в обратный путь. Мартынов, ещё поддерживаемый Ширшем, сел на линейку, и обоз тронулся к центру города, провожаемый босоногими мальчишками и суровыми взглядами