В это самое время жена его – Марья Дмитриевна, приводила себя в порядок, сидя перед зеркалом французской работы, которое подарил ей папенька по случаю свадьбы. Оно было овальной формы и вставлено в резной багет ручной работы, покрытый позолотой, как требовала мода и парижский стиль помпезного ампира. Хозяйка была горда собой; в её подчинении находилось около пятисот душ крепостных крестьян в имении, доставшемся от матушки – дворянки, отчего она имела солидный ежегодный доход, который не тратила, а рачительно вкладывала в ценные бумаги и облигации. Муж её тоже был весьма состоятельным человеком; помимо жалования бургомистра он имел долю в торговых оборотах своего брата, унаследовавшего дело своего отца-купца.
Марья Дмитриевна была всем довольна кроме одного: душа её страдала от бездетности. Думая о муже, она думала о детях, которых у неё нет и, скорее всего не будет. Ей минуло сорок лет и на лице её стали проступать признаки увядания: маленькие морщинки под веками после дурно проведённой ночи, складочки на шее, которые можно спрятать под воротник платья; всё это говорило о том, что её женский век подходит к концу, а наследников всё нет и нет. Однако это обстоятельство сильно не тревожило её, ибо натура у неё была непоседливая и верила она, что «если Бог захочет, то даст ей ребёночка, если не от мужа, то от кого?» Эти мысли порой посещали её в такие часы, когда она осматривала своё лицо и натирала его кремами, присланными из Франции подругой, с коей училась в консерватории и жившей под Парижем со своим мужем Анри.
Она присылала ей длинные письма, где рассказывала про свою жизнь там, – про нравы, моду и погоду, приглашая к себе в гости, на что Марья Дмитриевна всегда отвечала, что муж занят на государственной службе, а одной ей ехать не с руки. Та отвечала:
«Неужто у тебя нет любовника? Здесь, во Франции у каждой приличной дамы есть любовник, а то и два. Адюльтер, как явление воспринимается терпимо. Мужья имеют любовниц, а жёны любовников. Внешне всё благопристойно и репутация не страдает. Нельзя же жить всю жизнь с одним человеком, зная, что он не подарит тебе счастья, которое может дать хоть на время пылкий и страстный возлюбленный, какой-нибудь красавец молодой офицер или художник, к которому ты обратилась написать свой портрет. Ты посуди, какое наслаждение получаешь от этих ухаживаний, скрытых намёков и вздохов, тайных писем и коротких встреч! Попробуй, Мари, и ты не пожалеешь».
Читая эти письма, жена градоначальника, воспитанная строгой матерью в православных традициях приходила вначале в замешательство, затем привыкнув, стала даже шутить по этому поводу. Однажды она написала такое:
«Ma chere Helene!* Ты пишешь об амурных увлечениях так, словно сама всё распробовала. Ты скажи мне, верной жене, как мне потом смотреть в глаза мужу своему? Ведь грех этот покроет пятном