Оксана посмотрела в окно: рассвет тянется и тянется, а ей уже невмоготу, ей хочется быстрее собраться и бежать к симпатичному и очень доброму старику, чтобы поскорее развязать тот крепкий узел, который, кажется, затянул не только ее собственную жизнь, но и шею.
Поднялась. Слабость ушла – она крепко стояла на ногах. Умылась, причесалась и зашла на кухню. Чисто, уютно, везде цветы. С завтраком торопилась. Раньше обычного подняла детей. Они не капризничали. Встали, веселые, как всегда, славные и разговорчивые.
– Мамочка, папа на службе, да? – спросила Аленка, сидя уже за столом.
– Да, солнышко мое, да, – ответила Оксана, помогая Антошке застегнуть на рубашонке пуговицы. – Вечером вернется, а завтра – выходной. Все будем отдыхать. В парк съездим. Договорились?
– На качелях и на пони покатаемся. – Антошка аппетитно кушал омлет, отщипывая кусочки мягкой булочки.
– Конечно, конечно, покатаемся, – заверила детей Оксана, не теряя основной нити своего поведения сегодня. – И с горки прокатимся и на колесе обозрения. Отдохнём, как всегда отдыхали.
Оксана отправила ребятишек в детский садик раньше, чем всегда. Ничего, погуляют во дворе, думала и оправдывала себя. И не одни они там будут: многие мамы привозят своих ребятишек пораньше: такая у них работа.
Снова волновалась, надевая свое лучшее платье. А вдруг праздник будет! Вдруг… – и не могла пока поверить в то, что уже выстроилось в голове и сердце, не могла до конца додумать сейчас какой-то очень важный момент.
Заглянула в зеркало: на нее в упор смотрело бледное женское лицо, осунувшееся, похудевшее, с большими печальными глазами, потерявшими за несколько дней свой необычно темно-зеленый цвет.
Только вышла на улицу, сразу же почувствовала слабость. Чего-то боялась: то ли встречи с Мухиным, то ли ошибки в своих предположениях. Ехала в метро и ни о чем другом, кроме своей проблемы, не могла думать. Одна лишь мысль сверлила мозг: ее пропавшая без вести тетя Маша – это жена Мухина, замученная фашистами в концлагере. А ее коса, необыкновенная, красивая, роскошная, лежит там, на горе отстриженных женских волос, лежит тяжким обвинением всем тем злодеям, которые развязывали и развязывают войны…
Вышла из метро, зашла в знакомый двор.
«Лишь бы дома был один Сергей Ильич, – думала, успокаиваясь. – Дочь и внучка его помешают откровенному разговору. С ними знакомство будет позже, в другой раз…»
У Оксаны не хватало сил открыть тугую дверь первого подъезда. Услышала частый стук сердца, вернулась во дворик и присела на знакомую скамейку. Кто-то проходил мимо, кто-то заходил в эту дверь, а она выстраивала и выстраивала план беседы с Мухиным. Не сразу она задаст ему вопрос о девичьей фамилии его погибшей жены: Оксана пощадит и его, и себя. Назови он слово «Квитченко», она тут же будет рыдать и обнимать старого немощного