– Он тоже, – говорит сестричка. – Очень милый, вежливый джентльмен. Мы по нему скучаем. Фаза усиленного сна. Обычно такое бывает, когда дело идет (небольшая пауза перед последним словом) к концу.
«Паузы – точный язык, еще выразительнее, чем сама речь», – думает Элизавет.
– Пожалуйста, не говорите о мистере Глюке так, словно он вас не слышит, – говорит она. – Он слышит вас так же хорошо, как и я. Хотя и кажется, будто он спит.
Сестричка цепляет график, на который смотрела, обратно на поручень на дальнем конце кровати.
– Один раз я его мыла, – говорит она, как будто Элизавет здесь тоже нет, а сама она вполне привыкла к тому, что здесь нет людей или приходится вести себя так, как будто их нет, – а в холле громко работал телевизор, и дверь была открыта. Он вдруг такой открывает глаза и садится прямо в кровати, посредине. Реклама супермаркета. У людей над головой включается песня, и все покупают товары, но роняют их на пол и пляшут такие по всему магазину, а он такой садится в кровати и говорит, это моя, это я написал.
– Старая «королева», – еле слышно говорит мама Элизавет.
– Но почему именно он? – спрашивает она на своей обычной громкости.
– Потому что он наш сосед, – отвечает Элизавет.
Это было во вторник вечером, в апреле 1993-го. Элизавет было восемь лет.
– Но мы с ним даже незнакомы, – сказала мама.
– Нам нужно побеседовать с соседом о том, что значит быть соседями, а потом составить его словесный портрет, – сказала Элизавет. – Ты должна пойти со мной, я должна подготовить пару-тройку вопросов и задать их соседу для портрета, и ты должна меня сопровождать. Я же говорила тебе. Я говорила тебе в пятницу. Ты сказала, что мы пойдем. Это для школы.
Мама поправляет макияж на глазах.
– Но о чем? – спрашивает мать. – Обо всем этом заумном искусстве, что у него там?
– У нас тоже есть картины, – сказала Элизавет. – Разве это заумное искусство?
Она посмотрела на стену у матери за спиной, на картину с рекой и домишком. Картину с белками, сделанными из настоящих сосновых шишек. Плакат с танцовщицами Анри Матисса. Плакат с женщиной в юбке и Эйфелевой башней. Увеличенные фотографии ее бабушки и дедушки, когда мама была еще маленькой. Снимки мамы, когда она была еще грудничком. Снимки самой Элизавет-грудничка.
– Камень с дыркой посредине. Посредине его гостиной, – говорила мама. – Это самое что ни на есть заумное искусство. Я не особо любопытничала. Просто проходила мимо. Свет был включен. Я думала, тебе нужно собирать и определять опавшие листья.
– Это было типа недели три назад, – сказала Элизавет. – Так ты идешь?
– А нельзя позвонить Эбби и задать ей вопросы по телефону? – спросила мама.
– Но мы же больше не живем рядом с Эбби, – сказала Элизавет. – Нужен тот, кто наш сосед именно сейчас. И надо разговаривать лично, это интервью с глазу на глаз. И я должна спросить, как было там, где сосед вырос, и какой была жизнь, когда сосед был в моем возрасте.
– У людей есть частная жизнь, – сказала мама. –