Выходим на волю под красные сосны. Даже Васька, забыв про «эпидемию гриппа», вылазит из палатки.
– Шур, а в чуме хуже жить? – спрашиваю.
– Старики живы были, всегда в чуме жили. Хорошо.
– Ты, правда, не можешь поставить чум? Не умеешь?
Он качает головой:
– Не умею…
Идём молча к вертолёту. Лётчики уже в машине. Борис хлопочет вокруг. Шурка думает, шагая рядом, бредёт по сугробам, сойдя с тропы, и вдруг как-то очень по-детски вздыхает:
– Я из интерната бегал. Меня привезут, а я убегу. Учитель за мной на стойбище едет. Опять в интернат привезут, а я опять убегу. Сам стойбище находил. Наказывали. Потом отвык бегать. – И вдруг засмеялся: – Нам учитель картинку покажет, краси-и-вая машина. Рисуйте. Я рисую, рисую – не умею. Возьму оленя нарисую. Хорошо. И все ребята наши оленей рисуют, машинку не могут, не получается. Учитель нас ругает.
Я грустно улыбаюсь, вспоминая стихи Алитета Немтушкина, как дети эвенков рисуют оленя. Проносятся над тайгою самолёты, совершают своё кружение спутники, ракеты перечёркивают громадное северное небо, гудят на буровых бульдозеры, и ревут двигатели, а дети эвенков все ещё рисуют оленей. И Шурка рисовал. И брат его, Васька, тоже, а теперь боится, что затопчет его стадо.
– Ваш род Почогиров? – спрашиваю.
Шурка удивлённо пожимает плечами.
– Не знаю.
– Тебе сколько лет?
– Двадцать три…
Ну, конечно, он ещё не родился, когда мы с Ганалчи кочевали тут совсем неподалеку.
– А ты знаешь, кто такой Ганалчи?
– Нет.
Неужели и памяти не осталось о нём?
Мы подходим к вертолёту, Шурка ловко запрыгивает в машину. Будет корректировать полёт, выводя на волчью стаю. Второй пилот уступает ему кресло, а сам встаёт за спиной командира. Шурка удобно устраивается в кресле, напяливает на голову наушники, ощупывает пальцами ларингофон.
– Поехали, – командует.
«Керосинка» отчаянно гремит, сотрясаясь в неудержимой дрожи, завывает и спустя время неохотно выбирается из сугроба и вдруг стремительно по наклонной взлетает над тайгой.
Из-за спины второго пилота вижу, как Шурка, переговариваясь с командиром, указывает пальцем ориентиры.
Мы идём в облёт стада, где-то глубоко внизу мелькнула чёрной букашечкой фигура Бобыля, а рядом с ним две точечки – собаки.
Волки вышли к стаду пять дней назад. Стая давно кружила вокруг да около, пятная снег, но держалась от пастбищ на довольно большом расстоянии. В их диком сообществе много молодняка, ещё не обученного охоте.
Бобыль, доставленный в тайгу необычным способом – в мешке, сразу же ушёл в стадо. Шурка с Васькой не больно убивали ноги, и олени разбрелись по громадной территории. Тут были тучные ягельники, снежный храп рыхлый и сугробы неглубокие.
Бобыль двое суток сбивал разбредшихся оленей, считал их, всё ещё тем счётом, который унаследовал от предков, который так и не удалось никому узнать,