Сам факт сознательного соперничества между египетскими и сирийскими монахами в достижении святости показывает, что они вовсе не были оторваны от мира и его забот. Монахи и их вожди часто вмешивались в политическую борьбу и проявляли свою власть способами, весьма далекими от смирения, любви и всепрощения, завещанных Спасителем. Сперва в Восточной, а затем и в Западной церкви монахи сделались ключевыми игроками в богословских противостояниях, начиная с борьбы, разразившейся в первые же годы союза Константина с Церковью.
Константин, Арий и единый Бог (306–325)
Очень быстро и на собственном опыте император Константин выяснил, что главная опасность единству, провозглашаемому христианской религией, исходит от самих христиан. Первый подобный случай явился результатом Великого гонения: возобновились споры о том, как залечивать раны, нанесенные самоуважению церкви. В Египте ригористы были настолько поражены готовностью епископа Александрийского прощать падших и покаявшихся, что около 306 года один из них, Мелитий, епископ Ликопольский, основал собственную, альтернативную иерархию – и Александрийская церковь на несколько десятилетий погрузилась в смуту.[417] Еще более серьезный раскол произошел в церкви Северной Африки, где тема прощения падших также была тесно связана с вопросом, кто имеет законную власть отпускать грехи. Многоступенчатые выяснения того, кто как проявил себя в период кризиса, вкупе с личными конфликтами и обидами, привели к тому, что результаты выборов епископа Карфагенского для многих оказались сомнительными. Римская и другие церкви признали епископом Цецилиана: в обмен на признание ему пришлось отказаться от независимой позиции по вопросу о крещении, установленной в Северной Африке Киприаном (см. с. 197–198). Оппозиция, разъяренная этой уступкой, в которой ей виделось окончательное подтверждение недостоинства Цецилиана, поддержала его соперника Доната. Так начался