Механик застонал.
Механик снова сплюнул кровью.
Тонкая красная нить протянулась от угла рта наискось.
Он запустил руку ему в душу – с зажатым ключом – и вырвал ещё клок.
Ключ из железного стал серебряным, в виде, кажется, дерева. Воздушным – узор из переплетённых корней делал ключ лёгким и изящным.
Превосходно.
Механик тяжело дышал, закрыв глаза.
– Слышишь меня?
Медленно кивнул.
– Тогда служи мне, – сказал он. – Авось за хорошую службу верну тебе душу… и убью быстро. Чтобы не позорил свою ненаглядную землю. Я знаю, что такое честь и убеждения. Понял?
Кивнул. Значит, в этот раз – нужный клок.
На миг по лицу пробежала злая тень – такие рисовали на древних картинах, где кто-нибудь кому-нибудь вечно мстил. Оскаленные зубы, переносица гармошкой, брови сдвинуты.
А ведь у этих утопийцев даже такое лицо было прекрасным. Как? Как?!
Впрочем, это уже ничего не значило. Мелькнула забавная мысль: они – такие прекрасные и идеальные, а он – родом из мира, где копоть вечных войн закрыла небо. Он – урод по сравнению с утопийцами. Так почему бы не дать тем, кто вопреки природе останется рядом, прозвища? И тем принизить их, сделать равными, нет – подчинёнными, скажем…
– Нарекаю тебя Гнев, – произнёс он и подал руку, чтобы помочь подняться.
Смеркалось. Темнота на дом родителей Ванессы продвигалась вкрадчиво, перебежками, незаметно – только что было светло и вот уже сгущаются сумерки. Каролина, словно думая, что ещё день, бродила по дому, не включая света.
Щёлкнула входная дверь – это вернулся Давид.
Он, наоборот, включил все лампы, что были в доме, ослепив жену на миг. Впрочем, винить его было нельзя – не знал, что Каролина здесь. Просто ему было уютнее, когда он что-то делал, а не ждал.
Сразу сел за стол на кухне читать газету. Для человека, считавшего, что кухня – для еды, а для чтения есть кабинет, и часто напоминавшего о том же домашним, это было, как он сам говаривал, «эксцессом».
Призраком в голубом халате в дверном проёме появилась Каролина.
– Есть хочешь?
Отец семейства покачал головой, не отрывая взгляда от букв.
– Вечно ошибаются, – сказал он. – Сейчас больше, чем когда-либо. Восемь опечаток, три пунктуационные ошибки, одна орфографическая на двух третях страницы. Позор!
– Я думала, это вы выпускаете газеты. Отец, сколько