– Мне кажется, что с ним всё в порядке. В любом случае, он почему-то принял такое решение. И я думаю, что решение он это принял не со зла, и не для того, чтобы расстроить кого-то. Принял он это решение, возможно, для того, чтобы уберечь вас, своего друга. Во всяком случае, лучше думать так, чем как-то иначе, – я взял своё пиво и залпом опустошил бутылку.
– Вы славно мыслите, мой друг. Жалко, что мы, возможно, больше никогда с вами не увидимся. Я решил сегодня переехать в Англию. Надеюсь, что когда-нибудь вы сможете попасть на мой концерт, – с этими словами он протянул мне огромный конверт, где было написано всего лишь две буквы: e.k. и тайные записи моего пропавшего друга; где лежал первый том этой книги.
– Спасибо. Надеюсь, что мы свидимся ещё, – еле успел сказать я.
– Удачи, мой друг, – с этими словами он резко выбежал из бара сев в какой-то огромный автобус с всё теми же буквами. Я же остался в одиночестве досиживать своё время, которое мне уже было дозволено тратить в пустоту.
Передо мной распахнулись двери в огромный зал с каменной трибуной – она была пуста, однако зал был полон. Гогот и шум разрывали пустоту на части, а жадный хохот сочился изо ртов, отскакивая от пьяных стен – вокруг всё ходило ходуном, однако убегать никто даже не пытался!..
– Стойте, – крикнул я куда-то вверх, казалось, в глубину зала, но будто меня не услышали; шум продолжался, а гогот стал ещё краше и активней. Один из толпы зрителей аккуратно поднялся на трибуну и свалился вниз. Это было неожиданностью для многих, но в этот раз музыка ртов замолкла, а симфония, звучавшая у меня в голове, возникла в сознании стада. Всему залу поплохело!
Я видел, как несколько человек выбежали из толпы и бросились в окна, а часть улетела прочь в двери; некоторые протяжно и длинно блевали, но в то же время пытались ржать, будто лошади, и вовсе превратились в коней – испарился их жуткий шёпот. Несколько наездников оказалось здесь – они угрюмо прыгнули вверх, упали на лошадей и ускакали через окна вниз. Этаж был далеко не первый, однако гогот продолжался ещё несколько часов, пока с трибуны выступал с монологом странный человек.
Одет он был буквально, вымыто и высушено, однако из носа его сочилась мягкая и ломаная кровь, а радостный нос скрывал приступы жажды, и кричали его ноздри о том, что в жизни было сотни раз сказано. Толпа всё же тишилась – все боялись