– Вот смотришь ты на меня, дядя Уй, и думаешь, – какие же они все мерзкие и убогие в своих позывах, как тщедушны и мелочны в своих суждениях; одним словом – плюгавенькие потомки Адама… Только и норовят либо побить, либо облапошить ближнего! Ты, думаешь, мне за всё человечество не стыдно? Стыдно, и ещё как стыдно! И весь этот стыд сейчас из меня вон лезет, обтекая тебя вязкой мутной смердящей субстанцией! Смотри, дядя Уй, на меня и не дай тебе Бог, чтобы потомки мои встретились на твоём пути такие же…
– Полноте, полноте, друг мой, ничего такого я себе и в мыслях не допускал! – прервал мой душевный каминг-аут толстяк. Он склонился ко мне и прошептал, – Именно до такого как вы, батенька, у меня как раз интерес и имеется!
Я вгляделся в его искренние, как у наложившего в штаны грудничка глаза, положил ему руку на плечо и произнёс:
– Не держи зла на меня, божий человек, в том, что паскуда я редкостная, – ну так жизнь меня таким сделала. Думаешь легко нам на уровне Гэ, среди сплошного Гэ влачить свою жалкую долю?!
– Я всё понимаю! – он улыбнулся тёплой, всепрощающей улыбкой. – Думаешь на уровне «К» житьё веселее? Если у вас максимум что могут – жизнь отresetить, то у нас на пару уровней вниз спустят – и прозябай муравьём, или осой какой замшелой весь свой путь заново!
– Дядя Уй, – взмолился я, – расскажи ты мне всё с самого начала, чтобы понятно было! А я, со своей стороны, обещаю впредь на тебя не бычить!
До сих пор не просёк – почему в тот момент я попросил этого чудака ввести меня в курс дела, тем самым навсегда изменив свою жизнь. Отчаяние ли моего тогдашнего обрыдлого существования, ощущение ли своей ничтожности, а может, внутреннее предчувствие грядущей социальной погибели… Не знаю, но точно кто-то, или что-то толкнуло меня на путь познаний, разрывая в тот момент моё естество свербящим любопытством. И если меня спросят – жалею ли я сейчас об этом, отвечу без всякого лукавства – нет, не жалею, ибо несущийся к смерти сгорающий мгновением метеорит куда поэтичнее тысячелетиями катящегося попутными ветрами в вечность камня.
Меланхолично блуждая в лабиринтах самому себе поставленных вопросов, тезисно сводящихся к клише «а ради чего я есть», я подсознательно ожидал того дня, когда, внезапность перемены озарит мой самоубивающийся разум. Сорок лет предвкушая личностный ребрендинг, сжигая последние литры жизнелюбия, мне удалось дождаться желанного перерождения. Подобно визуальному постоянству, при полной смене смысла от переноса ударения в слове «пиздить», моё представление о мире претерпело не менее радикальную трансформацию. Но, обо всём по порядку.
Глава 3
Пан Уи излагал неспешно, отыскивая для необъяснимого человеческим языком привычные моему уху слова. Я слушал, не перебивая, изредка подливая себе уже тёплое пиво. Несмотря на расслабляющую пелену опьянения, каждое