– Зачем?
– Они не хотят, чтобы какая-то информация просочилась на Запад. Поэтому у нас здесь нет ни дисков, ни камер – никаких записывающих устройств. По идее, я должен был бы конфисковать твой диск.
Он двинулся в мою сторону, и я невольно покрепче вцепилась в диск, но Эверсон просто подошел к двери и принялся колотить по ней, пытаясь привлечь чье-нибудь внимание.
– Я уложил Кэсси поспать на одну из пустых коек в лазарете. Мне нужно доставить ее в лагерь для сирот, пока кто-нибудь не отправил ее обратно через мост.
– Ты уже проверил ее кровь? – Я очень надеялась, что девочка не заразилась.
– Да, результаты чистые у обоих. Пара врачей пытаются спасти ее отца, но, боюсь, уже слишком поздно. Он потерял много крови.
А я тут сидела и жалела о потерянном времени. Конечно, каждый час имел значение для моего отца, если он хотел избежать казни, но для того покалеченного мужчины разница между жизнью и смертью измерялась минутами.
Эверсон снова принялся барабанить в дверь. Когда это не принесло никаких результатов, он тоже сполз по стене и уселся рядом со мной, касаясь плечом моего плеча, закрыв глаза и сердито закинув голову назад, так что напряглись мускулы на шее.
– В следующий раз, когда я поймаю этого урода, я ему челюсть сверну.
В обычной жизни подобная угроза заставила бы меня испуганно отодвинуться, но сейчас я даже ухом не повела. Эверсон явно умел держать себя в руках. А может, мне так казалось, потому что он по-прежнему напоминал моего любимого огромного дога Самсона. Но Эверсон не был собакой, он был охранником, работающим на «Титан», и я едва знала его. К тому же по эту сторону стены схожесть с животным вряд ли могла считаться комплиментом.
– Почему мы на Западе ничего не знаем о том, что происходит здесь? – спросила я.
– «Титан» тщательно охраняет всю информацию. Все наши переговоры, телефон, радио и даже письма – все просматривается. Письма вообще можно писать только на другие базы. Пока мы находимся на службе возле стены, нам запрещено разговаривать с любыми гражданскими лицами. – Он искоса глянул на меня, приподняв темную бровь. – Так что я уже нарушаю правила.
Он что, пытался флиртовать со мной? Да нет, невозможно. Роботы не флиртуют.
– А когда вы уезжаете домой? Что может помешать вам рассказать тогда?
– Наша служба считается особо секретной, – сказал Эверсон. – Если охранник разгласит какие-либо сведения о том, что он видел или делал здесь, его ожидает военно-полевой суд.
Мы сидели, соприкасаясь плечами и бедрами, и я начала чувствовать легкую неловкость. Возможно, охранники, привыкшие жить в скученных условиях, даже не замечали этой постоянной близости друг к другу, но я к этому не привыкла. Я еще никогда не была физически так близко к кому бы то ни было, кроме отца и Ховарда. Я раздумывала, заметит ли Эверсон, если я слегка отодвинусь, и вообще, вызовет ли это какую-то реакцию. В результате я осталась сидеть