И Матвей снова стал крутить ролики с голой куколкой-блондинкой, такой доступной, но недосягаемой, идеальной, радующейся толпе, тянущей к ней руки самцов… Теперь Матвей, казалось, понимал, почему многие мужчины фанатеют от Мэрилин Монро, Анджелины Джоли, Саши Грей, Анны Семенович, Кати Самбуки – им отвратительна та реальность, в какой они пребывают. Квартиры, жёны, кошки…
Половая жизнь у Матвея и Алины расстроилась. Она не горела желанием, и он тоже. Вечером ложились в кровать будто выжатыми, избитыми и засыпали, прислушиваясь к шорохам.
Постепенно Матвею стало интереснее с Катей Самбукой, чем с женой. Он стал искать возможность оставаться с Самбукой наедине. Испугался этого, попытался приласкать Алину. Та поначалу прильнула, а потом отстранилась:
– Не могу.
– Почему?
– Ты стал какой-то другой.
Нежность мгновенно сменилась в Матвее на раздражение. И он усмехнулся:
– И ты тоже!
– Да? В чём же, интересно, я стала другой?
Произошла ссора. Алина оделась и ушла.
Матвей думал, что она поехала к родителям, надеялся, что все им расскажет. Соберутся, обсудят, он внятно и понятно расскажет про кошку, про то, что Алина не убирает её дерьмо, хотя обещала, и тёща наверняка встанет на его сторону. И проблема как-нибудь разрешится.
Но Алина ездила не к маме с папой. Вернувшись, сказала:
– Я была у своего психиатра.
– Что? – Матвей от неожиданности не осознал смысл фразы. Или не захотел.
– Я была у своего психиатра, – стальным, но на грани визга голосом повторила жена. – И он выписал мне направление в больницу. Завтра утром я ложусь.
– Куда? В психушку?
– Называй это психушкой, если тебе доставляет удовольствие.
– Погоди, ты серьезно?
Алина смотрела на него взглядом Вассы – суровым и смелым.
– Я рассказывала тебе, что у меня подвижная психика.
– Одно дело подвижная, а другое – в больницу.
– Иногда лечение необходимо. И не только мне, кстати. – И спросила слегка потеплевшим голосом: – Ты меня проводишь?
Матвей дернул плечами: куда деваться…
Он сидел на кухне, а она укладывала вещи в сумку. Как-то слишком энергично, почти радостно, словно ехала не в больницу, а на море. Матвею хотелось нажраться. Он иногда выпивал, но так, по-детски – бутылочку-другую пивасика. Сейчас же организм требовал пузыря водки. Влить и отрубиться. Ничего не чувствовать, не понимать. А утром умирать с похмелья. Это лучше, чем идти и искать кошачьи лужи и колбаски, потом везти жену в психушку…
Пересилил себя, не побежал в магазин «Красное и белое». Пообещал себе: завтра.
Его разбудил уже привычный скрёб по ламинату. И если раньше Матвей срывался на выворачивающий нутро звук, то теперь, в последние дни, он поднимался медленно, надевал треники, совал ноги в шлёпки. Покорно устранял следы кошачьей жизнедеятельности…
Айфон