А сколько зим и сколько бед
она по-русски укротила.
А скольких встретила с душой!
И хлеб, и соль… И после бани —
нектар домашний по вершок…
И говорили не о брани….
О том, что зло слабей добра,
что от земли – любовь и сила…
Что не в почёте доктора
у крепкой женщины России…
Мама, прости…
«Только успеть бы, мама, Вырвать свою ладонь…»
Мама, прости, я умер…
Нет меня в списке тех,
кто заседает в Думе,
кто – для чужих утех.
Нет и в бульварной прессе,
средь записных персон…
Не подпеваю песен,
переходящих в сон.
Так ли вчера всё было —
ненависть, боль и страх?
Мы не точили вилы,
жили почти без драк.
Битвою не считалось —
дом когда шёл на дом.
Что же с душою сталось
в мире жестоком том,
где моё имя стёрто
ластиком новых дней.
Мама, прости, я – мёртвый,
и воскрешать не смей!
Жив я вот в этих строчках,
в птицах и родниках,
в праведном многоточье,
в нежных твоих руках…
Сердце матери
Ты всегда был внимательным,
ты – заботливый сын…
Сердце бьётся у матери,
как на стенке часы.
То бежит от волнения,
то – замедленный ход…
А в упряжке со временем
очень редко идёт.
Перед Богом ответствует —
что придумал ты сам:
и за шалости детские,
и за мёд по усам,
и за то, чем не радуешь,
покидая гнездо,
кривды, путая с правдами,
где – добро, а где – зло.
Ты давно не на вытяжку —
спуску нет никому…
Сердце матери выдержит
и суму, и тюрьму.
О тебе извещения —
под копирку, точь-в-точь…
Сердце ждёт возвращения,
будь то день или ночь…
Доля горькая
«Да чья же, коль не Божья ты, трава?
Принявшие завет, тебя не косят…»
Альбина Гавриш
Развалилось мужичьё
на завалинках:
«Не моё – вокруг, ничьё..
Впрок – по маленькой!»
А зачем траву косить,
сеять вечное?
Перевёрнуты кресты…
Годы – к вечеру.
Это вновь чумой прошлась
доля горькая.
Безысходность нынче – власть,
даже зорьками.
И царевна-то, гармонь,
спит Величество…
Кто считает – сколько сонь
летаргических?
Правда чёрной полосы
в пропасть тянется…
Ни ромашки, ни росы
не останется.
Последний защитник