Кавказский уроженецъ. Муслим Махмедгириевич Мурдалов

год встретил я у старого моего товарища Князя Одоевского. Было собрание литераторов. Роясь в продолжении последних четырех лет на самом темном дне Русской Истории, я не следовал за текущей литературой, (говорят – без большой потери), и не знал совершенно, что у нас делается. Увидев множество новых лиц, я удивился, обрадовался и начал спрашивать: кто это молодой человек? М. М., он написал несколько повестей. А кто это? N. N., он кончил поэму в стихах, и пишет другую. Это кто? Z. Z., который занимается рецензиями произведениям изящной словесности. S. S., сочинитель водевилей. – Хорошо, ну а покажите мне исследователей языка, исследователей истории, географии, философии, покажите мне переводчиков дельных книг. Мой чичероне пришел в затруднение.

      Увы, младшие наши поколения все еще мало обращают внимания на дело, на труд основательный, а витают в беспредельных областях фантазии. Разумеется, приятно прочесть свои стишки в кругу молодых девушек, или получить шумные рукоплескания за острый куплетец; но ведь это все десерт, сладкий десерт, а хлеба-то мало, пищи-то здоровой – увы, как мало.

      Стр. 14 …Были там и наши представители, старшие: Крылов, Жуковский, Вяземский, Плетнев. Разговор, как обыкновенно у нас водится, никак не касался литературы. Если бы незнакомый человек попался в общество наших литераторов, он никак не угадал бы, с кем случилось ему говорить: он мог бы почесть их хозяевами, светскими людьми, финансиерами, но никак не литераторами. Даже Французского языка, противного для меня во всяких Русских устах, он наслушался бы вдоволь от наших литераторов. Уже за ужином упросил я Плетнева навесть разговор кое-как на Державина, чтоб выспросить у Крылова, что тот знает об нем. Крылов унесет с собою множество любопытных подробностей Русской Литературы, коей он почти ровесник. И никто не думает им воспользоваться! Его собственная жизнь как любопытна! Покойный Гнедичь хотел написать его биографию, и действительно, живя с ним лет 30 вместе, он знал много любопытных подробностей, но не успел сделать ничего. Потеря не возвратная, потому что сам Иван Андреевич едва ли примется за перо.

      Я никак не прощу себе, что не записывал бесед И. И. Дмитриева, понадеясь, что все его рассказы встретятся в записках, – но он заботился, к сожалению, о краткости…

      Тальони танцовщица чудо. Смотря на нее, убеждаешься, что танцы – изящное искусство, что движения человека имеют свою поэзию. Тальони танцует будто стихами.

      Видел Жизнь за Царя, коей важный, торжественный тон поразил и меня, не музыканта.

      Стр. 22. …Шегрен погрузился в свою Оссетинскую грамматику, и сообщает оссетинцам Русскую азбуку. Оссетинцы будут писать нашими буквами!

      Стр. 30. …Услышал о двух братьях Чернецовых, которые сняли виды прежде со всего Кавказа и Крыма, а теперь окончили Волгу, по всему ее течению, от Осташкова до Астрахани, картин тысячу и с отличным искусством. «Что же не издают они?» – Нет средства. – «Неужели нельзя найти