Максиму тогда было лет десять, и он старательно учился во дворе набивать мяч. У мальчика чуть не отнялись ноги, когда он увидел, как кошку выкинули из окна, и, захлебнувшись слезами, бросился к Мисси, имя которой знал, потому что ее хозяйка захаживала к его матери. Поймать кошку Максим не успел, но она не разбилась, успела вывернуться и приземлиться на лапы. Потрясенная и испуганная, она зашипела на мальчишку, упавшего на колени. Он что-то бормотал, уговаривая ее «пойти на ручки» и всхлипывая… Кошка не поняла ни слова, однако тон уловила и доверилась ему.
– Да вы с ума сошли! Она ж бешеная, – заявила соседка, которую Максим два дня умолял позволить ему оставить Мисси.
Он до сих пор не знал, какие именно слова подействовали на маму. Но кошка прожила с Максом шестнадцать лет. Они идеально подходили друг другу: оба замкнутые, молчаливые, предпочитающие созерцать, но не участвовать. Общение с кошкой было так приятно Максиму, что одно время он даже подумывал стать ветеринаром, но быстро понял – у него для этого кишка тонка. Постоянно видеть чужую боль, слишком часто ощущать невозможность помочь и не озлобиться – для этого нужно быть сильным человеком. В себе Максим Филимонов такой силы не ощущал.
Но к животным его тянуло, как в детстве. Перед уходом из газеты одно из последних заданий редактора – о благотворительной собачьей выставке – обернулось для Максима довольно средненьким интервью с организатором, владельцем приюта, и приобретением единственного друга. Он выбрал щенка, забившегося в угол вольера, в то время как остальные бодро играли с замусоленными мячиками и фальшивыми косточками.
Уродом или слабаком малыш не был. Как и самому Максиму, ему просто было не по себе от неожиданного нашествия людей, многоголосицы и еще чего-то, тревожного, витавшего в воздухе: «Возьмут – не возьмут?» Они сразу потянулись друг к другу: когда Максим присел на корточки с обратной стороны клетки и начал молча рассматривать малыша, тот приподнял голову, которую прикрывал лапой.
Черные глазки его, похожие на мелкую, омытую дождем смородину, смотрели без страха. Щенок действительно не боялся – он просто не видел смысла в командных играх… Максиму сразу вспомнилось, как в школе он терпеть не мог соревнования по волейболу или баскетболу, хотя неизменно побеждал в любых забегах. Он всегда был легким, но сильным – что называется, «жилистым». В семье считалось – в деда.
Максим совсем не помнил его, знал лишь фотографии, которые мать любила показывать им с Сережкой, будто бы перетягивая таким образом сыновей в стан своего рода. У нее было отличное детство, а выросла Людмила сдержанной