Его затошнило, и мучительно захотелось в туалет. Он встал и пошагал в уборную быстрой, но заторможенной походкой.
– Стойте, совсем ничего не украли? – изумилась секретарша Анечка.
– Официально никаких комментариев, но журналист из «Сирены», как его, Катушкин, пишет, что у покойного при себе нашли кошелек и телефон. Только плата промокла, – кивнул Степан.
– То, что сочиняет ваш Катушкин, надо делить надвое. Вот передадут в нормальных новостях, тогда и узнаем, – раздраженно окоротила его Беляева и начала с шумом заправлять степлер.
Николай сидел в углу кабинета отдела снабжения и подавленно чинил карандаш. Коллеги с утра обсуждали кошмарную новость, перемалывая одно и то же на разные лады. Начальство побежало куда-то наверх совещаться. Внезапная смерть министра Лямзина угрожала большим строительным проектам фирмы. Информационная лента волновалась. Интернет стоял на ушах.
– Странно, как он оказался на обходной один, – в который раз произнесла Анечка.
– Странно, что его вообще нашли, – с охотой откликнулся Степан. – Туда «Водоканал» никогда не доходит. Они даже на главной площади лужу третий год не могут выкачать. А тут вдруг решили проехаться по городу, осмотреть последствия ливня. Слышь, Коля? Опомнились. А не то министр до сих пор бы на обочине валялся. Его бы уже собаки ели.
Николай мыкнул нечленораздельно. Беляева яростно защелкала степлером. Все в отделе откуда-то знали, что у нее алопеция. Очаговая потеря волос. Беляева тщательно скрывала проплешину шиньоном. «Шиньоны и парики, покупаем волосы дорого» – такое объявление висело у Николая в лифте. Дочь вчера за завтраком рассказывала, раньше при дворах по утрам носили черные парики, днем коричневые, а вечером белые. Принцип контраста. Вчера за завтраком – еще до катастрофы… Деревянные юбочки с красной каймой падали из-под точилки, карандашный грифель матово поблескивал.
А сколько он там пролежал? – спросила Анечка.
Елкин пень, мы ж вместе сводку читали. Не больше двенадцати часов. Ничего другого пока не сообщают, – отозвался Степан, вышагивая по комнате. – Ты, Коль, как думаешь, сам умер или кокнули?
– Мог и сам… – промямлил Николай.
Слыхали анекдот? – гоготнул Степан и, как всегда, не дожидаясь ответа, продолжил: – Спорят банан и сигарета, у кого смерть страшнее. Банан говорит: «Моя смерть ужасна. С меня снимают кожу и съедают живьем». А сигарета ему такая: «Это еще ничего. Вот мне поджигают голову, а потом еще сосут через задницу, чтобы голова не гасла».
Степан