Но места здесь красивые. Есть чем полюбоваться. Сквозь листву пробивается оранжевый свет, а белые и розовые бутоны, которые плодоносят чем-то, похожим на круглые цветастые камни, начинают закрываться.
Здесь высокая трава – по колено почти. В ней можно спрятаться, если вдруг устану от своих компаньонов. Ведь пока я размышляю о красоте видов, они продолжают бессмысленные беседы. Но слышать скрип ветвей, которые гнет ветер, мне куда приятнее. Говорят, для музыкантов подобное должно складываться в мелодию. Да чушь это. В мелодию складываются ноты, а звуки природы просто создают в голове образы. И, поверьте, обычно эти образы – без людей.
– Ишет, а ты-то чего молчишь? Тебя всё устраивает?
– Прийти, сделать свое дело, забрать деньги, уйти, – поясняю и красноречиво развожу руками. – Вы мне не особо-то нравитесь, ага. Каждый из вас. Но, как сказала голова в капюшоне, мы помрем поодиночке.
– Но нам не обязательно рисковать собой. Мы можем заниматься и чем-то более простым. Да, получим куда меньше, но и друг друга терпеть не придется.
– Занимались уже, – фыркаю и закатываю глаза. Демонстративно, чтобы каждый смог увидеть. – И что из этого вышло?
Потупляют взоры, все как один. Потому что Зенки уже давно без работы, у Дио ее и не было, а Сатори только и может, что идти в довесок к кому-то. Не готовит, не сражается, зато красивая. Таких обычно в семью принимают, платья дарят, украшения всякие. Вон – из-под волос бусины красные виднеются, на плечи ложатся да по спине тянутся. Взять бы за них, на кулак накрутить, порвать, чтобы по земле рассыпались. Не туда лезет малышка. Не того боится.
– Два-три дела, и вы меня больше не увидите. – Бью пальцами по струнам и, ускорив шаг, иду дальше по дороге.
Нужно добраться дотемна. Пока еще открываются двери. Потом нам никто не объяснит, что делать и куда идти, а помощь могут принять за попытки сравнять деревню с землей. Знаю я наши методы. От одних Крушений Гарольда ущерба остается столько, что, задержись мы в прошлом городе чуть дольше, все заработанные деньги ушли бы на восстановление домов. А он – саахи́т не самый умелый, скажу я вам. Но видела я, как, подчиняясь движениям его рук, земля поднималась, разлеталась в стороны, а вместе с ней кренились здания и ломались в щепки невысокие заборы. Лиат говорит, что Крушения – случай крайний, что лучше он поможет советом. В сторонке постоит, ага. Чтобы потом с него никто ничего не затребовал. Хитрая морда.
– Неужели ты думаешь, всё так просто?
А вот и он. И ведь стоило только подумать. Идет рядом, перебирает бусы из темного дерева, натягивает тонкую нить пальцами, отпускает, и вот они глухо бьются друг о друга. Гарольд говорит, это успокаивает. Он вообще говорит слишком много странных вещей. Порой пихнет в руки черпак с настойкой, пахнущей дерьмом, и как начнет рассказывать, дескать, от предка какого-то рецепт достался, и раны лечит, и здоровый сон обеспечивает. Только не верю я ему. Не прячут лица от