– Не трогай, – просят его.
Когда Самриэль тянется, чтобы коснуться тонкой бледной кожи, девушка отшатывается. Она маленькая – наверняка едва ему по грудь – и кажется еще меньше из-за широкой рубахи, доходящей почти до колен. Тяжелое меховое одеяние без рукавов давит на хрупкие плечи, и Самриэль невольно задается вопросом: неужели такая – тонконогая, худая, нескладная – смогла дотащить его сюда?
Девушка теребит спутанные волосы, концы которых выкрашены в синий и напоминают надтреснутый лед на озере. Ирр, жители леса с небольшими заостренными ушами, порой любят украшать себя подобным образом. Цвет не держится и Половину, довольно быстро блекнет, а потому его можно менять часто. Самриэль всегда считал это занятным, но бесполезным, особенно если со стороны ты смотришься так, будто недавно отпугивал птиц на полях.
Незнакомка опускает голову, ведет ладонями по прядям, пытаясь спрятаться за ними. Самриэль улыбается, хоть и не может избавиться от бегающих по коже мурашек. Девушка выглядит… ненастоящей, бесцветной. Как статуэтка, которую зачем-то обрядили в мешковатую одежду. У нее белая кожа, белые волосы, даже глаза – белые. А потому так заметен алый след на губах, когда по неосторожности девушка прикусывает их до крови.
– Почему ты прячешь свое лицо? – спрашивает он, нарушая слишком уж затянувшееся молчание.
– А почему ты не прячешь свое?
Она касается рукой щеки и кивает, явно говорит об уродующих Самриэля ожогах, про которые тот с радостью забыл бы, если бы мог.
Ни один из них двоих не собирается отвечать. Девушка, сунув руку под накидку и ссутулившись, разворачивается и идет к столу. Непривычно ей видеть в маленьком домике гостя, наверняка. Здесь места – на одного человека, а жесткая кровать явно рассчитана на небольшой рост ирр. У Самриэля затекают ноги. Он отворачивается к стене, затем вновь перекатывается на спину. Но жаловаться на свое положение той, которая совсем недавно спасла или от верной гибели, или от чего похуже, глупо.
В низенькой печке трещат поленья, отчего Самриэлю начинает казаться, что он дома. Там, куда он не сможет вернуться, даже если очень сильно захочет. Он слишком многое пережил и, если придет назад, значит, признается самому себе (да и остальным), что не выдержал. А значит, и братья, и отец говорили верно: уж слишком любила его покойница-мать, растила под стать себе – комнатный цветок, красивый, но бесполезный. Пламя, которым опалили лицо Самриэля во время одного из поединков, изменило первое. Теперь осталось как-то справиться со вторым.
– Как тебя зовут? – вновь доносится дрожащий голос девушки.
– Самриэль Антаха́р.
Она хихикает. Поначалу кажется, будто подавилась чем-то, но стоит повернуть голову, – и Самриэль видит тронувшую