– Потому что те двери закрылись, – не собираясь озвучивать свои мысли, ответила я, – и нам еще может не хватать того, что осталось по другую сторону, даже если мы сами предпочли уйти.
– У меня еще осталось то шикарное платье. Он настоял, чтобы я сразу забрала его.
– Если ты уже потратила кучу долларов на платье, то вряд ли запросто выбросишь его, – предположил Эддисон. – Он понял, что особой радости ты не испытывала.
– Мне сжечь его, что ли?
Эддисон почесал затылок. Кудри его темных волос курчавились сильнее обычного. Ему явно пора стричься.
– По-моему, ты поступишь с ним так, как захочешь. Сожжешь, выбросишь или сохранишь для иного реального события.
Стерлинг, разинув рот, в крайнем возмущении уставилась на него; я впервые видела ее в таком потрясенном состоянии.
– Кто же хранит наряд для другой свадьбы?! – Свое потрясение она попыталась выразить шепотом.
Очевидно, ей это плохо удалось, поскольку бармен изумленно поднял брови и взглянул на нашу компанию.
– Но разве не к этому полагается стремиться? Принять все меры, чтобы опять облачиться в него?
– Это же наряды невесты!
Брэндон принялся за новую кружку пива и, не обращая внимания на прилипшую к верхней губе пену, подмигнул мне. Сообразительный, стервец.
– А разве не все свадебные наряды одинаковы? – с невинным видом поинтересовался он.
– Нет, они… ну зачастую бывает, на самом деле, но…
И Элиза пустилась в беспорядочное, но довольно связное повествование о мировой истории свадебных нарядов и традиций – чемпионского уровня занудство, которое она старалась упорно, весьма упорно не проявлять на работе, поскольку, помимо нашей команды, никто не воспринял бы ее серьезно. Когда Стерлинг перешла к жестокой хватке свадебной индустрии, Эддисон незаметно освежил пивом ее опустевшую пинтовую кружку.
Около шести вечера, когда мы с Элизой, сидя бок о бок напротив него, доедали остатки огромного блюда с закусками, он вдруг нацелил на нас куриное крылышко.
– Мы все согласны, что я долго продержался, поэтому в заключение могу спросить: какой смысл, черт возьми, имеют надписи на этих ваших футболках?
Стерлинг разразилась взрывами радостного, безудержного смеха, вызвав ответные улыбки половины бара. Я скромно усмехнулась и глотнула своего джина с тоником. Мы приоделись в простые белые футболки с накорябанной на груди надписью: «Я пережил ужин с Гвидо и Сэлом» – сувениры от трапезы, которая не поддается никаким объяснениям или толкованиям. Эддисон будет вечно жалеть, что улизнул с того ужина в Нью-Йорке в начале лета.
Около восьми вечера на Стерлинг вновь накатило слегка слезливое настроение. В Денвере уже минуло шесть часов той, другой жизни, где к нынешнему моменту она уже стала бы миссис Домостроевский Кретин. И плакала-то