Внимание профессора вдруг привлекла студентка, сидевшая на втором ряду. Примечательна она была исключительно тем, что на протяжении всей лекции усердно что-то записывала.
«Либо её разум давно принадлежит Ботан-Махену, – подумал Валасал, – либо она пишет не лекцию!» Последнее было бы для некроманта очень обидно, ведь он так усердствовал, пытаясь обратить юные умы ко злу.
Закончилась лекция, студенты поспешили прочь из этого мрачного подземелья, к свету, на свежий воздух. Предполагаемая жертва Ботан-Махена торопилась так, словно за ней гналась стая адских гончих, и, в несколько прыжков одолев лестницу между рядами, выбежала из аудитории одной из первых. В спешке она обронила листок из своих записей, и, к несчастью, Валасал это заметил.
Когда все ушли, некромант поднял с пола изрядно потоптанный тетрадный лист и с изумлением уставился на него: сплошные иероглифы и рисунки в древнеегипетском стиле! Птички, рыбки, полуобнажённые люди в высоких коронах…
– Так значит, Ботан-Махен здесь ни при чём! – яростно вскричал профессор и топнул ногой.
– Кто бы знал, какой ты на самом деле нервный, – усмехнулась за его спиной невесть откуда взявшаяся Фиолетта.
Взглянув через плечо ошеломлённого некроманта на злосчастный листок, ведьма вдруг вырвала его из рук Валасала и принялась внимательно изучать. Наконец, она молвила:
– Того, кто занимается на лекции посторонними вещами, следовало бы немедленно жестоко покарать! Но в данном случае, кем бы ни был сей нерадивый нечестивец, оставивший нам непонятные письмена и сомнительные рисунки, я дарую ему жизнь… до поры. Ведь именно благодаря этому тетрадному листу я знаю теперь, что следует делать!
А студентка же, погружённая в свои далёкие от ужасающей действительности мечтания, беспечно бежала по коридору. На душе у неё впервые за долгое время почему-то было непривычно легко и радостно, словно в ожидании неминуемого скорого чуда. Навстречу семенила почтенная дама в летах с ведром и шваброй в руке. Хотя это была всего лишь уборщица, сурового вида, да к тому же незнакомая, студентка вежливо поздоровалась. Та ничего не ответила, только посмотрела очень странно и пробормотала вслед летящей, точно на крыльях, юной мечтательнице:
– Ох, боги мои… Милостивый Осирис и мать Исида5! – так, по крайней мере, послышалось студентке, но она списала это на счёт своего разыгравшегося воображения и лишь восторженно улыбнулась.
Вечером того же дня Ваол-ибн-Оод, Валасал и Фиолетта собрались в мрачном кабинете для важного совещания. Ректор вальяжно уселся на базальтовый трон, но ведьма была настолько поглощена охватившим её злорадным восторгом, что даже не стала возражать. Она встала в центре кабинета и, воздев руки, огласила свой гениальный