Застолье в застой. Виталий Коротич

на клиента: «Такого одеколона нет. Есть только этот…» Помню, как расстроенный Горбачев у себя в кабинете рассказал мне полюбившийся ему анекдот о человеке из длиннющей очереди за водкой, который отправляется в Кремль, чтобы набить ему, Горбачеву, морду. Через час человек возвращается в очередь. «Ну как, набил?» – интересуются товарищи по несчастью. «Там очередь еще больше», – растерянно отвечает смельчак. Я только и смог спросить: «Кто вам такое пересказывает?», не получив от генсека никакого ответа. А тем временем чиновники на местах раскочегаривали антиводочную комедию! В Кремль один за другим летели угодливые рапорты о популярности безалкогольных свадеб. Помню, как киевское начальство докладывало, что в республике одержана очередная победа, так как почти никто и почти нигде не хочет даже глядеть в сторону спиртных напитков. Власть рушилась в обстановке принудительной трезвости и не менее принудительного вранья, отчего картина ее падения была еще живописнее.

      В Советской стране пили почти все и почти всегда. Знаю, конечно, исключения, но и они были связаны с алкоголем. Два глубоко уважаемых моих приятеля, певец Иосиф Кобзон и художник Илья Глазунов, в юные годы обрели аллергию к вину и водке, за которую их все жалеют, но к выпивке Иосифа с Ильей уже не склоняют. У большинства же отношение к водке на долгие годы осталось одним из определяющих факторов в формировании личных отношений и откровенных бесед. Умение добывать спиртное для друга даже в самые трудные годы развивалось до виртуозного, взаимовыручка была высочайшей. Медики пили спирт, выданный им для работы, космонавты рассказывали мне, как за взятку им отправляли на орбиту тюбики с коньяком, химики перегоняли спиртосодержащие жидкости, летчики выцеживали спирт из компасов. Помню, как друзья-поэты присылали мне из Грузии почтовыми бандеролями резиновые грелки с виноградной водкой чачей, и я устраивал дома шумные водкопития, которых, пожалуй, не организовал бы, если б государство вело себя уважительно по отношению к своим гражданам и не толкало под локоток каждого, кто держит рюмку в руке. Алкогольные грелки были популярной формой взаимопомощи; у Сергея Довлатова есть прекрасное описание эластичной емкости с самогоном, которая, «меняя очертания, билась в руках, как щука». Переливая выпивку из грелки или бутылки в графин, я многие годы делил ее прежде всего с коллегами по литературе; писательская жизнь у нас издавна окутана спиртными ароматами. Тому же Довлатову принадлежит замечательное описание вдохновения, приходящего после выпивки: «Все изменилось. Лес расступился, окружил меня и принял в свои душные недра. Я стал на время частью мировой гармонии. Горечь рябины казалась неотделимой от влажного запаха травы. Листья над головой чуть вибрировали от комариного звона. Как на телеэкране, проплывали облака. И даже паутина выглядела украшением… Я готов был заплакать, хотя все еще понимал, что это действует алкоголь. Видимо, гармония таилась на дне бутылки». Ах, этот загадочный