– Что такое? Что? – повторяет она, с испугом заглядывая мне в лицо…
Я говорю, как выплевываю:
– Воды!
И в тот же момент – по моему позвоночнику озноб. Я могу говорить! Боже мой, я снова говорю! Я слышу свой голос со стороны. Хриплый, каркающий. Но это мой голос!
Мне приносят стакан воды. Я пью простую воду, и она мне кажется сладкой на вкус. Словно ничего вкуснее до этого я не пила.
Мои зубы стучат о стакан.
– Вам приснился страшный сон, мадемуазель? – пытает меня сиделка. У нее круглое лицо и курносый нос.
Я снова выдавила из себя:
– Да, – а потом еще раз: – Да.
Я могу говорить!
Допив воду, протягиваю стакан сиделке. Она уходит. Когда за ней закрывается дверь, я начинаю говорить вслух. Я могу говорить пока только отдельные слова, и то с трудом.
Вскоре ко мне пришли опять те же самые люди. Четверо. Они заставили меня встать и сделать несколько шагов, потом повторить за ними разные слова. На этот раз они не стали ничего обсуждать, а, переглянувшись, вышли из комнаты.
«Что они решили в отношении меня?» – гадала я. Почему-то я была уверена, что они будут принимать какое-то решение.
Когда сиделка вывезла меня в сад в коляске, мне показалось, что она была чем-то озабочена. Она часто наклонялась ко мне поправить плед, который покрывал мои ноги. Наклонившись в очередной раз, она шепнула мне:
– На днях вас собираются убить. Вам надо бежать. Понимаете? Дайте знак, что вы меня поняли.
– Да, – прохрипела я. – Я поняла…
– Хорошо. Только говорите осторожней. Нас могут услышать. Я ваш друг, и меня попросили спасти вас.
– Кто?
– Ваши друзья.
Я понятия не имела, кто мои друзья. Ведь я даже не знала, кто я.
– У вас есть друзья, и они хотят спасти вас. Меня попросили помочь, иначе вас убьют, – настойчиво продолжала сиделка. – Сегодня вас постараются вывезти отсюда, – сказала она, вновь поправляя мне плед. – Будьте к этому готовы.
Я кивнула.
– Вот и хорошо, – улыбнулась она и громко спросила: – Вам не дует?
К нам приближался мужчина. Он был в светлом плаще и темных брюках. Светловолосый, сероглазый. Наверное, при других обстоятельствах я бы назвала его симпатичным.
– Нина! Кажется, нашей пациентке холодно, лучше отвезти ее в дом.
– Она мне об этом ничего не сказала.
– Но она же не умеет говорить.
Меня взяла досада и обида.
– Умею… – выдавила я.
– Мо-ло-дец! – по слогам сказал мужчина. Он говорил по-русски, а потом перешел на немецкий: – Сейчас вы меня понимаете?
Отпираться было глупо, и я кивнула.
– Замечательно. Вы делаете успехи. Это очень хорошо. А вам стоит вернуться в дом, на улице прохладно.
– Хорошо, сейчас я ее отвезу, – ответила сиделка.
Мужчина стоял и смотрел на меня сверху вниз. Ощущение было