Все заботы о размещении роты капитан без зазрения совести свалил на сержанта. Пока тот, иногда порыкивая на подчинённых аки лев рыкающий на газелей, носился взад и вперёд, капитан засел в холле. Один невезучий сундук был мгновенно пущен на дрова, весело затрещал огонь в печке. Капитан придвинул стул поближе к поплывшему по зале приятному теплу. Французы расположились напротив, за длинным, изрядно истёртым столом тёмного дерева. Их было двое – гигант и его изящный спутник. И ещё десяток слуг, старший из которых – высокий полноватый парень с наглым лицом что-то долго говорил своему патрону по-французски, опасливо косясь на капитана. Впрочем, слуг француз сразу отослал прочь коротким жестом, велев подать вина, и не беспокоится попусту. Капитан в ответ приказал выставить на стол курицу из юнкерской добычи. Огонь трещал, отбрасывая мерцающие пятна жёлтого света на тёмные балки потолка и белёные стены. Постепенно подходили на огонёк люди капитана – Лоренцо, чернявый и обманчиво-мелкий итальянец, ротный прапорщик, Мушкетер Ганс – этот встал у входа, подперев плечом дверь и глядя в никуда холодными серыми глазами. Потом подошёл погреться и разобравшийся с делами сержант.
Капитан отдыхал и немного бесцеремонно рассматривал французов, а они его – точнее его плащ, небрежно брошенный на один из стульев. Хороший, тёплый плащ, недлинный и с широкими рукавами – покроя, который на восток от Рейна называют мушкетёрским, а на запад – a-la cossak. Шведы привезли его в Германию, вместе с кузькиной матерью, из стран полуночных, а уж у них переняли покрой все, кому не лень. Капитан пару минут удивлялся такому интересу к заурядному, в общем то, предмету гардероба, потом кое-что вспомнил, кивнул на плащ и сказал одно слово:
– Нордлинген, – плащ был французский, трофейный, взятый на поле той, несчастливой для империи битвы. Чужие вензеля капитан спарывал сам и на редкость криво – латинская буква L была ясно видна даже в таком свете.
– Трофейный? Кому-то не повезло.
– Случайно, не Ваш, месье? – мягко усмехнулся капитан. Младший из французов ответил на улыбку улыбкой.
– Нет. Я лицо духовное…
Теперь пришёл черёд капитану удивляться. Француз конечно выглядел сугубо штатским человеком – тонкое, моложавое, очень правильное лицо, длинные, раскинутые по плечам волосы. Дорожный кафтан – неброский, ладный, одинаково годный и для бивачного костра и для дворцовой залы. Руки в перстнях, небрежно державшие отливающий рубином бокал. Изящные, немного женственные кисти рук. Но глаз у капитана был намётанный – шпагу эти тонкие пальцы держат куда уверенней, чем четки.
Француз заметил направление его взгляда и улыбнулся ещё раз – понимающе.
– Да, было время, и я шагал под барабанный бой. Но оставил службу после осады Ла-Рошели – молитвы и проповеди кормят лучше, чем марши и караулы.
– Воистину, – сказал капитан, откинувшись к стене, – что привело Вас в Германию?
– Были на мирном конгрессе, теперь путешествуем. Интересная