У мальчика затряслись губы. Алким этого не заметил.
– Все он забросил. Сидит, подперев руками голову, или бродит. На месяц куда-то уехал, а когда возвратился, говорит мне: «Просьба к тебе, Алким! Беги к Волчьему оврагу. Туда мальчик придет». Больше ничего не сказал. Два дня я тебя ждал. Съел все, что с собой прихватил. Вот осталось…
Он протянул мальчику лепешку. Тот поглядел по сторонам, словно желая убедиться, что никого нет, и жадно вонзил в нее зубы.
– Ты не бойся! – продолжал Алким. – Здесь тебя не найдут. А хитон я тебе отыщу. Ты где его бросил?
– Волки здесь есть? – Это были первые слова, которые произнес мальчик. Судя по акценту, он не был эллином. Он говорил не «есть», а «эсть».
– Сейчас. – Алким подошел к кусту болиголова и поднял прицепившийся к колючкам клок шерсти. – Вот! Но волки нам не страшны! Я от них знаю заклятье! – «Трум бурум бум кели бегум». Как бы от людей такое слово узнать, чтобы они от нас бежали… Тому, первому с повязкой у рта, я бы голову оторвал. Очень уж он злой.
– Это Ариарат, – пояснил мальчик.
– Ариарат? – удивился Алким. – Что ему от тебя надо?
Мальчик наклонил голову. И только теперь Алким увидел, что волосы у него редкого золотистого цвета.
– Можешь не объяснять, – сказал Алким. – От таких и безногие бегут! Диофант на что добрый человек, а говорит: «По Ариарату кол скучает».
Я слышал, – продолжал он, понизив голос, – что Ариарат царя погубил, дав ему вместо лекарства отраву. Болтают, что он и царицу околдовал. Хочет увезти ее из Синопы. Только я думаю, что в нее вселились эринии. Потому что у нее совесть нечиста.
– Молчи! – закричал Митридат, вскидывая голову. – Молчи, раб! Это моя мать!
«Эфесский сенат»
Говорят, выдающимся людям свойственны странности. И по этому признаку устроитель Азии Маний Аквилий вполне мог быть отнесен к великим мира сего. Нет, он не занимался вышиванием, не собирал уродцев из Африки. Его одолела иная страсть.
В те