Философ – креветка
Жил-был философ-креветка. Именно сперва философ, и только потом креветка. Так он считал. Скудные результаты деятельности своего нестабильно работающего крохотного мозга, который и находится-то непонятно где, креветка, что называется, сливал в сеть. Сливал и забывал. Ибо так он способствовал эволюции, считал он. Принял – переработал – слил – забыл. Главное – цепочку запустить. Прозрение – вещь коварная, едва позволишь себе зацепиться за пришедшее прозрение, все, считай застрял на месте, повис, так сказать, на крючке. А висеть креветка не любил. Он был подвижным. К тому же сам был как крючок, поэтому как-то даже и некрасиво бы получалось.
Вот например медузы, бестелесные прозрачные скользкие парашютики, эти любят повисеть, еще как. У них тоже своя философия. Бытия как такового. В воде – бытие. Нет воды – нет бытия, растаяли на солнце, вместе со своей философией. Прекрасная смерть. Всем бы так. Или планктон. Прекрасный пример коллективного сознания. Или коллективного бессознательного, что тоже верно. Личности нет, зато какая слаженность в коллективе! Прям как солдаты в строю…
Креветка же свою личность берег, она ему как-то нравилась, что-то в ней было для него гордое. Ей-то он и пользовался когда проводил в этот плотный мир свои бесплотные умозаключения.
Иногда ему казалось, что он никому не нужен. Совсем-совсем. И его красиво подобранные слова, и, как он считал, неповторимые образы, которые он старательно придумывал. Все это не было никому интересно, потому что ведь все также заняты своими философиями, им не до него. Кто-то, правда, иногда задевал по касательной какие-то его отдельные высказывания и иногда даже брал с собой в путь, складывая в копилочку собственной бесценной умности, но по сути он был неинтересным персонажем. В конце концов он всего лишь креветка, как и остальные. Ничем не лучше, ничем не хуже, просто чуть громче пыхтит.
Равновесие, принятие, смерть
Да и вообще-то любой художник – это такой странный человек, который живет в своих картинах, переселяясь из одной в другую, из одного придуманного мира в другой. Свои миры, чужие миры… Он вовлекается в них страстно и безоглядно, а тем временем тот самый мир, который мы привыкли называть реальным, для него – не более, чем фон, это просто берег, с которого он ныряет, чтобы затем, наигравшись в волнах своих фантазии, вернуться ненадолго обратно, передохнуть и осуществить новый заплыв, на этот раз, если получится, немного дальше и, может, чуть глубже, чем в предыдущий. Разве можно запретить ему это? Или остановить его? Такие попытки, если и имеют место быть, угрожают разрушить его внутренний мир и способны закрыть его как от самой его способности созидать