«Ку-ку, я тебя вижу!»
У него было не лицо, а маска, и эта маска нависала над ней, была в дюймах от ее лица. У маски была гротескная пластмассовая улыбка с карминно-красными губами, тянущаяся от уха до уха. Мертвенно-белая, как у призрака, кожа. Огромные глаза – глаза мухи. Даже не глаза совсем. Маска ухмыльнулась ей, и за ней снова нараспев зазвучал голос.
«Уже скоро, – тянул он. – Настала пора петь!»
Кристи хотелось зажмуриться, но он серой клейкой лентой приклеил верхние веки. Сначала одно, потом другое. Глаза мгновенно высохли, и ей стало казаться, что глазные яблоки вот-вот выкатятся наружу. В глазницах запульсировала боль. Ей очень нужно было моргнуть; она могла думать только о том, что нужно моргнуть, но сделать это не получается. Ей только и оставалось, что таращиться на эти мушиные глаза и уродливую улыбку.
Только не петь, хотелось сказать ей. Пожалуйста, не надо петь.
Теперь она все вспомнила. Пение открыло дверь. Пение столкнуло ее в преисподнюю, во мрак. Ей хотелось закричать, умолять его, но что-то мешало – ее рот был забит тканью, которая не давала ей вздохнуть и заговорить. Она лишь протестующе взвизгивала через нос и постанывала. Маска хихикала, как ребенок, мучающий муравья.
«Песенка здесь, – пропел он. – Смотри на то, что тебя пугает!»
Кристи закричала, но не вслух, а внутри себя. Однако это не остановило то, что должно было произойти. Песнь началась. Мелодия была плавной, нежной, совсем не страшной, но как только полились слова, ровная белизна преобразилась. На стенах, полу и потолке появились всякие образы; сначала она не могла разглядеть, что это такое, однако комната стала сжиматься, и Кристи поняла, что комната утыкана иголками.
Тысячами и тысячами поблескивающих серебром острых иголок. Торчащих. Трехмерных. Гладких и длинных.
О нет. Нет, нет, нет, нет, нет. Что угодно, только не иголки.
Стены задвигались. Задвигался потолок. Во всяком случае, у нее возникло такое ощущение. Иглы увеличивались на глазах. Теперь Кристи видела и другие предметы. В воздухе поплыли глазные яблоки – десятки голубых глаз с такими же длинными ресницами, как у нее, – и по мере того как стены комнаты сдвигались, иглы протыкали глаза, насаживая их на себя, словно на шампур, а во все стороны брызгами разлетались кровь и стекловидное тело. Она кричала, и кричала, и кричала – и не издавала ни звука.
Между иглами появилось лицо. Не лицо. Маска. Ее усмехающийся рот раскрылся и запел. Эта музыка стала звуковой дорожкой для фильма ужасов, когда испачканные кровью иглы нацелились на ее тело. На лицо. Приближаясь, они становились все больше и больше.
А над ухом пел голос:
«Крис-ти, Крис-ти».
Затем поступила команда:
«Беги».
Еще и еще раз:
«Беги, беги, беги, беги, беги, беги, беги, беги, беги, беги, беги».
Она попыталась. Она чувствовала, как работают руки, как передвигаются