как мне звать Вас –
Мадонной нашего века,
Сольвейг,
что слетела ко мне
с трепещущих страниц Ибсена
и уселась напротив?
Такая здесь
тишина,
как если бы тени поэтов
баюкали в колыбельках
боль
и умы людей.
Придите
туда, где в тени
бульвара
горит ресторан
волшебной серьгой.
Ночь,
музыка
и Ваши глаза
словно крылья фламинго
далеко от этой земли
и ее забот
о чулках и туфельках новых.
Придите!
Из рюмочек,
крохотных,
как страсть и девичья добродетель,
станем мы пить
ликер,
сладкий, как всё,
чего нет и, увы, не будет.
Поболтаем легко,
с улыбкой,
о вещах,
что глубоки и святы.
Около двух
мило простимся
поцелуем,
овеянным запахом губной помады,
бесхитростно-легким,
как концы современных романов.
Тебе
Гаснет день. Стихает в кронах ветер,
Траву долу клонит тяжким сном.
Вот и я тебя опять не встретил
Так, как прежде было решено.
Для чего же ты с улыбкой встречу
Мне сулила на закате дня,
Если знала ты, что в этот вечер
Видеть рада вовсе не меня?
Вряд ли чем тревожит твои мысли,
Тот, кто здесь извелся и продрог.
Вечер мне навстречу ветер выслал,
Тьма впитала молоко дорог.
Может быть, кто знает, даже лучше
То, что я тобою вдруг забыт, –
У меня друзья на этот случай
Мрак и ночь, дорожные столбы.
Гаснет день. Стихает в кронах ветер.
Траву долу клонит тяжким сном.
Вот и нынче я тебя не встретил,
Так, как прежде было решено.
Продавщица
В красивейший магазин на бульваре
Зашел, чтобы выбрать носки.
Мне их подавала
барышня среднего роста
овальными ноготками, блестящими, как маслины.
И руки,
сортировавшие пачки,
пахли патентованным мылом
и какими-то духами среднего достатка.
Пожалуй, чуть великоват
был вырез платья,
ибо она была из тех,
что после четвертой рюмки
доканчивают сигарету партнера,
рассказывают армянские анекдоты
и целуются при свете.
Я, нагнувшись, шепнул ей:
«Сегодня вечером в десять
в Жокей-клубе,
десятый столик от двери».
– Да, – сказала она
и взяла за носки
на двадцать сантимов меньше.
Цыган и его песня
Мордой в снег судьба чужая
мысли в сторону – побег
поцыганим обнимая
денег нет
Нету