в перерезанном горле безжизненной белой буханки,
словно твердая кровь, застревает полоска сухой колбасы.
Узкогорлая ваза, в которой задушены тихо побеги восторга,
пересеянной влагой давно подавила восстанье слюны,
чтобы ты холодел у витрин продуктового морга,
подбирая покойника с яркою биркой цены.
Если эти хлеба рождены не божественным жестом
и элитные вина не взмах над пустыней пролил,
то тебе не уйти от суфлера сферической жести,
от нелетного времени с тяжестью свинченных крыл.
Между спущенным облаком и нависающей карой господней,
затянувший удавку на горле слепой пустоты,
супермаркет петляет, как длинный туннель к преисподней,
ты идешь по нему, ты совсем поседел и твой сэндвич остыл,
И, пожалуй, один лишь язык не утратил свободу,
только вздыбить его, если рот не закрыть на замок —
все равно, что с разбегу нырнуть в зеркала, а не в воду,
или с места рвануть – и себе наступить на шнурок.
Значит, будет пуста усыпальница в льдистом кристалле,
где когда-то зрел бунт, а сейчас безмятежно течет бытие…
То ли рожь, то ли ржа прикипает к заоблачной стали,
что, как черствую булку, разрезала горло твое.
Ночь
В такую ночь, когда звезде тебя не видно,
раздвинув кости интерьерного бамбука,
ты в страшной духоте откроешь Windows
дышать у синей проруби ноутбука.
Пусть, как на кладбище, на книжной полке тесно,
зато в сети просторно, как в астрале,
здесь плавают расслабленные тексты,
что рыбами непугаными стали,
и, чем плотнее тьма, тем ночь безбрежней,
ты послан средь морей и гор условных
освоить их язык, забыв свой прежний,
мерцая на манер холоднокровных.
Язык со временем дает усушку и усадку,
и вот лапшу зовут английским словом noodle
писатели неробского десятка,
которых бес, точнее, текст попутал.
Что буржуазно – вовсе не антинародно,
коты Британии внушают львам Цейлона,
и вот опять литература – это модно,
и лоск салонности – как блеск автосалона.
А правит кошками компьютерная мышка,
консервы речи вырываются из жести,
ложась в коробочку десятидолларовой книжки
мышешуршания полночных путешествий.
Герой, всплывающий, допустим, в замке Мальты
со дна ущелья русской летаргии,
и страсть, отпущенная нам, как мегабайты,
за кликом клик сплелись в ее драматургии.
Телеведущая с глазами одалиски
и хор топ-менеджеров, что косят под микки-рурков,
им хватит места всем на жестком диске
у тех, кто весело играет в демиургов.
Так, уступая право на звучание,
румянцу глянца, что рожден листать в полетах,
обречено хранит