Каликст за решеткой, но велик-то мне не вернули! Значит, надо искать его дальше, ехать к крестьянину из Гитабы. А значит, возвращаться на тропу, которая ведет к бабушке близнецов. На этот раз Инносан, не слушая предостережений Донасьена, свернул прямо в грязь, хотя машина легко могла там увязнуть. Гитабой называлось место на вершине холма, где стоял саманный домик, крытый листьями банана. Мы поднялись к нему, и на какой-то миг у нас захватило дух – такой прекрасный открывался вид. Небо умыто дождем, жаркое солнце заливает огромную зеленую равнину, которую прорезает красно-кирпичная жилка реки Рузизи, от влажной почвы поднимаются спирали розоватого тумана. Донасьен любовался этой картиной в благоговейном молчании, а Инносану было абсолютно все равно, он чистил ногти той самой распроклятой зубочисткой, которую только что вынул изо рта. Красота мира – не по его части, ему интереснее выковыривать всякую гадость из разных частей тела.
Посреди двора на циновке какая-то женщина, стоя на коленях, молола сорго. Чуть позади сидел на табурете мужчина. Это и был сам крестьянин. Он пригласил нас войти. Если к нам домой кто-нибудь являлся без предупреждения, папа недовольно огрызался: “В чем дело?” Тут – все наоборот, нас встретили учтиво и приветливо. Мы вовсе не чувствовали себя чужаками. Нелепую компанию, вломившуюся ни с того ни с сего в этот дворик на холме, приняли как долгожданных гостей. Даже не справившись, зачем мы пришли, крестьянин пригласил нас во двор и предложил сесть. Он только что вернулся после работы в поле. Его босые ноги потрескались от пыли, одет он был в залатанную рубаху и закатанные до колена полотняные штаны. Облепленная землей мотыга стояла сзади, прислоненная к стене домика. Молоденькая девушка вынесла из дома три стула, женщина улыбнулась нам, не переставая размалывать сорго каменными жерновами.
Не успели мы сесть, как во двор въехал мальчишка, крутя педали моего велосипеда. Я, не раздумывая, сорвался с места, бросился к нему и вцепился в руль. Крестьянин и его домашние тоже встали и смотрели на нас недоуменно и растерянно. Мальчик от изумления нисколько не противился, когда я стал отнимать у него велосипед. Повисло неловкое молчание, Донасьен потряс за плечо Инносана, чтобы тот объяснил на кирунди, зачем мы пришли. Нечеловеческим усилием Инносан отлепился от стула, на котором успел так вольготно усесться. Ему было ужасно лень повторять историю, которую он только что изложил полицейским, но все же он еще раз пробубнил ее с начала до конца. Хозяева слушали молча. Лицо мальчишки кривилось все больше, по мере того как он понимал, к чему идет дело. Когда Инносан закончил, крестьянин в свою очередь пустился в объяснения, склонив голову набок и воздев руки к небу, будто умолял о пощаде. Он говорил, что долго откладывал деньги,