спецоперацию. Большими силами, лес прочёсывали. Потом был бой. Когда всё стихло брат мой – Ванька сбегал туда, немецкой тушёнки принёс, ещё кое-чего из припасов. А маме говорит, дескать, «фриц» там один в километре отсюда лежит чуть живой, видно помощи просит. Тихо тогда было и крики раненого слышны были и у нас. Мы с мамой пошли проверить. Как сейчас помню, он светленький такой, молодой совсем, глаза голубые. В крови весь. Жалко его стало, он хоть и немец, но всего лишь солдат. Вот мы и перетащили его к себе. Сказал, что зовут его Карл из города Дрезден. Остального мы не понимали. Он всё время говорил: «Данке, данке шон». Мама его выходила, потом Карл покинул наш дом, ушёл к своим за линию фронта. Больше мы его и не видели. А, когда война закончилась, к нам в дом заявились военные. Их самый главный сказал: «Собирайтесь». Повезли в Минск. Там всем допросы устраивали. Как они узнали про немца, не известно. Но маму осудили за пособничество фашистам. Должна она была ехать по этапу. Естественно, детей у неё забрали. Сначала нас хотели в детский дом определить, но мы с Ванькой бегали за начальниками, упрашивали, чтобы вместе с мамкой ехать. Нам не отказали и после суда отправили всех в колонию-поселение в Забайкалье. В колонии устроились при медчасти, поскольку мама сказала, что является знахаркой. За счёт этого и выжили. После освобождения, остались там. Так вот я оказалась в Сибири. Братья мои уже все умерли, остались мы с Глашей. Она сейчас в Коломне, при монастыре живёт. К ней я и ездила в последний раз уже.
– Да, Вера Пудеевна, непростая судьба у Вас, – удивлялся я.
– Ну, каждому ведь своё.
– Скажите, а у Вас самой дети есть?
– Нет. Одна я. Был сын, Ваней назвала в честь любимого братика моего. Нагуляла его тогда ещё в колонии от заключённого. Он вырос, окончил военное училище. Служил сначала в Прибалтике, потом на Дальний Восток отправили. Там вот и погиб.
– Погиб?
– Несчастный случай. На учебных стрельбах солдат один пальнул по своим.
– Ничего себе! Сочувствую Вам.
– Все глаза я тогда проревела, слёз не осталось. Да, что там говорить. Но похоже, чему быть, того не миновать. Скоро сама к сыночку своему уйду. Все там будем.
Смотрел я на эту добрую женщину и мысленно представлял то непростое время, в котором ей довелось жить. Если тогда в лесу раненным оказался наш советский солдат или партизан, а не немец, то судьба их семьи и её самой сложилась совсем по-другому. Можно ли осуждать человека, мотивом которого были лишь проявленные человечность и милосердие. Разве это пособничество врагам? Нет в жизни справедливости. Вот, что я Вам скажу!
– Ну, а ты, Никитка, сойдёшь на следующей остановке?
– Наверно. Выхода другого у меня нет.
– После Новосибирска пойдут совсем мелкие станции. Там тебе точно помогать никто не будет. Большой город – Красноярск, но до него завтра только доедем.
– Намекаете, Вера Пудеевна, до Красноярска мне поехать?
– Нет, Никитка, ни на что я не намекаю. Чувствую хороший ты человек. Была бы моя воля, взяла бы тебя с собой. Но ты ведь не согласишься.
– Почему
