Регинка смеется, весело отвечает:
– Лерося, будет тебе чизкейк, я приеду во вторник, и все сделаем. Не волнуйся.
Знаешь, это был один из самых лучших дней в моей жизни. Торт у нас получился, что надо, и сам процесс был очень теплый и домашний, ведь мы отлично дополняли друг друга. Напоследок ты сказала мне, что теперь он точно на мне женится. Смешно, конечно, но мне кажется, увидев эту красоту, моя Большая Любовь о чем-то таком подумала. Хорошо, что он не знает, что это был мой первый и пока что единственный чизкейк. Ну, если товарищ все-таки надумает, я обещаю научиться. С такой поддержкой, мне ничего не страшно. Ре, спасибо за твою мудрость! Торт не торт, а смысл-то ведь совсем не в выпечке, ты ведь знаешь, чего я на самом деле хотела этим добиться. Спасибо, что веришь в меня и в мои подчас очень несуразные идеи.
Два капучино, пожалуйста
Ты – это любимая чашка капучино. Взаправду. Я не знаю человека, который разбирался бы в кофе лучше, чем ты. Твоя страсть к этому напитку вполне грозит перерасти однажды во что-то очень серьезное. Может, ну его к черту это твое нефтегазовое дело? Тебя с руками оторвет любая кофейная компания.
Поначалу я отнекивалась от встреч в кофейнях потому, что никогда не понимала всей этой культуры. Кофе для меня был чем-то нещадно противным. Мама, кстати, всегда смеялась над тем, как я отчаянно бухаю в кружку аж шесть ложек сахара.
Но ты не согласилась с таким раскладом дел, взяла меня за руку, привела, усадила, сделала заказ и мягко сказала, мол, неправильно, ты, Лерося, кофе пьешь. Сначала пенка, затем сахар, а потом уже все остальное.
А сегодня это уже стало традицией. «Пойдем кофе пить» – это значит, произошло что-то интересное, что-то не попадающее под формат телефонных разговоров. Хотя, конечно, не всегда. Бывают дни, когда все валится из рук или когда отчаяние топит с головой или, что хуже, когда хочется упрямо вытаскивать свои любимые грабли и прыгать на них и биться лбом об рукоятку.
То был не самый приятный сентябрь. Мы сидим с Ре в кофейне, болтая обо всем, как вдруг она замолкает и отворачивается. Спустя мгновение тихо говорит:
– Знаешь, а он ведь звонил мне на днях. Лер, понимаешь, мне звонил. А я ответила, хотя и клялась, что больше никогда и ни за что. Зачем все это?
Я накрываю ее руку своей, прошу посмотреть на меня. Регина плачет.
Мир, что окружал нас до этой минуты, сжимается, посторонние звуки отступают, мы остаемся одни, силясь посмотреть в глаза своим страхам и впервые за долгое время не сдаться.
Помолчав, я тихо говорю:
– Клятвы – самые непредсказуемые штуки, а уж клятвы данные самому себе и подавно. Я клялась больше не ждать его, знаешь. Я клялась завязать этим же летом, клялась тогда, когда мы так и не встретились. Но я сижу здесь и думаю. Думаю о том, что скоро ведь зима, и тогда-то уж точно все получится. А я клялась… Милая, мы ничего не можем исправить, но в наших силах сделать так, чтобы не было хуже. Всегда нужно отвечать, всегда нужно спрашивать