I. Потеря
Ровно пять. Мы выходим из дома. Спешим. Я беру основную часть вещей, чтобы она шла налегке с пакетом; а у меня чемодан, рюкзак и увесистая сумка. Маленький аэропорт в километре от нас, однако мы постоянно опаздываем, и в этот раз идём также быстро.
Она что-то говорит мне. Она постоянно что-то говорит, и это так нервирует, когда мы опаздываем! Иногда, бывает, она говорит что-то, а я отдакиваюсь и киваю головой, а потом понимаю, что она говорит по телефону. Теперь же она говорит именно со мной, и ей, кажется, важен мой ответ.
Я говорю ей прямо, что не понимаю, о чём она толкует. Она злится, но ругаться пока не смеет. Я ведь тащу и её небольшую сумку, забитую под завязку и довольно тяжелую.
Теперь ей кто-то звонит – слава Богу! Я отвлекаюсь и выдыхаю весь накопившийся воздух – стресс резко уходит, и мне становится реально легко и свободно – возникает чувство, что у меня нет ни сумок, ни проблем.
Мои наручные часы вибрируют, а это значит, что времени остаётся очень мало. Я снова начинаю потеть. Кричу ей, она меня не слышит. Кричу ей снова и пытаюсь дёрнуть её за руку, цепляюсь за её кофту и чуть-чуть рву её. Моя дорогая ударяет меня в грудь и показывает кулак, типа: разберёмся позже. Идёт вперёд и болтает.
– Сколько времени? – говорит она резко и переходит дорогу.
– Пять семнадцать, – кричу я и…
Дальше всё в темноте.
Я вспоминаю отрывки из прошлого. Помню, как сижу в скорой и жду, что скажут мне… Я один, и мне жутко холодно, хотя на улице июль и жара.
– Она была беременна, – говорит врач в заключении и смотрит на меня. Я ничего ему не говорю с минуту, а потом снова сажусь и жду чего-то. – Вы можете уйти, когда вам будет удобно, – снова говорит врач и уходит.
А что он в общем говорил мне? О чём он толковал со мной? Наверное, все те же обычные и стандартные фразы, типа: мы сделали всё, что могли.
Через месяц одиночества я начинаю отвечать на звонки. «Да, я ходил к ней», – говорю я друзьям. «Да, мне ужасно плохо», – говорю я знакомым. «Да, я справлюсь, спасибо», – говорю я всем.
– А я правда справлюсь? – произношу я в пустой комнате. И хоть кто-то бы мне ответил. Но никого нет. И, очевидно, никого рядом и не нужно. Её нужно. Только её…
Проходит полгода и друзья, и те самые знакомые теряются при встрече и не знают, о чём поговорить со мной. Лично я сам говорить с ними ни о чём не собираюсь. Она была негритянкой, а я – белый парень. Я помню их шутки на грани расизма; я помню их выпады и сарказмы. Я их настолько хорошо помню, что мне кажется, будто они ехали в той машине. Все причём!
– Она тебе не пара! – вечная фраза моего лучшего друга.
Теперь он её не произносит. Теперь она, эта фраза, кстати, не имеет даже и значения. Да и он перестал быть моим лучшим другом. Я только думаю о том, а почему он не перестал быть лучшим другом ещё раньше?
Мы мечтали о трёх малышах. Мы мечтали о трёх, и один у нас мог бы появиться уже через несколько месяцев.
– Пять семнадцать, – говорю я вслух.
У кого-то число «13», у кого-то «23», а у меня сразу два числа стали проклятыми: 5 и 17.
Кстати, на похороны я позвал именно 17-ть человек. Неосознанно. Пять из них ушло, и поминки шли с 12-тью. Я сидел в центре, как и полагается. Было пять мужчин и семь женщин. Они были друзьями. Очень близкими мне людьми, однако сейчас мне так не хочется их видеть.
Раньше казалось, что их слова всегда были уместны и точны, но сейчас, когда я их слушаю я понимаю, что они говорят не то, не так и лучше бы они молчали. Иногда я начинаю кричать на них и прямо бросаю в них слова о том, что лучше бы они умерли тогда, лучше бы их вообще не было; я променяю их жизнь, на жизнь Лизы.
Она несколько дней была в коме. Я точно даже не помню количество дней, но ясно отдаю себе отчёт, что лучше бы она была в коме ещё полгода или всю жизнь, но не так… Не так, как есть. Её труп был настолько красив, что я не мог видеть, как закрывают крышку гроба и оттолкнул её один раз, долго плакал над ней, а потом… Потом пришлось его закрыть.
– Никогда не сжигай меня после смерти! Лучше оставь меня дома, где мы будем жить потом, рядом со своей постелью или запри меня на чердаке! – смеясь, говорила она, когда мы ещё не построили наш домик, где собирались жить с нашими детьми.
– Она была беременна, – сказал врач и его голос до сих пор у меня в ушах. Я даже забыл в тот момент, что она умерла и, возможно, обрадовался тому, что у нас был бы ребёнок, но… Водитель забрал у меня две жизни.
Мать была против этого брака. Я полгода держался, чтобы ей не сообщить, но потом позвонил. Она зарыдала вместе со мной. Она ничего не сказала плохого. Быть может, её слёзы были самой лучшей поддержкой для меня в тот момент. А когда я сказал ей о ребёнке… Она и вовсе повесила трубку. Теперь я боюсь звонить ей.
Незадолго до этого отец мой умер. Он был только рад, что я нашёл прекрасную девушку несмотря на то, что у нас были бы чёрненькие детки. Отец говорил, что