Нечем вносить за слезинку плату.
Месяц, как спирит, и я зеваю;
Спит, жалко, та, что со мной бывает.
Север – канат, и по канату
Кто-то крадется, неузнаваем.
Вот упадёт – я опознаю.
Следующим
Ты, который с ней
Уже более полугода,
Чьё появление мне ясней,
Чем предугаданная погода,
Чьё умение упрощать
Всё до милейшей чуши,
Вроде правописания «ча» и «ща»
Или звука струны, послушай.
На клочке земли, где в осень
Картошку сбрасывают тюками,
И на рёбрах пылает «восемь»,
Я заложил камень.
Чтобы в шкуре воспоминаний,
За свои невидимки баки,
Дырявить его зубами,
Слизывая соль и накипь.
Ты, который с ней
Как будто уже давно и
Навсегда. Не заметь – во сне
Она дремлет к тебе спиною.
А когда она с этих мест
Удалится, новым влекома,
Я пошлю тебе данный текст —
Прочитай и отправь другому.
II. Близкие ветви дерева
или цикл, написанный с балкона
Память моя – это близкие ветви дерева в темноте, и слепые пятна меж ними, за которыми один (два) совместных пути, ведущих к земле без возврата – может быть к ничьей, может к бессмертию.
Меня не покидает ощущение, что можно дотянуться до них рукой…
Близкие ветви дерева
Копошится июль в листве,
Я смотрю, не пройдёт ли кто
В беспокойстве, его бровей
Потревожив сырой литол.
Я смотрю в этот бредень-лес,
В освещённом его углу
Не появится ли косец
И размажет зелёным мглу.
То ли пьяница сушь прорвал —
Хлещет муторность из горла,
Будто это нарисовал
Сальвадор для своей Гала.
То ли птицы мацы куском,
Стаей в бездну оборвались
И выклёвывают комбикорм
Из кормушек и урн столицы.
Я смотрю, не лежит ли кто
Слишком мертвый внизу, про́ча
Мне дождаться лица Годо
Или тления кирпича.
Слишком близкие ветви здесь,
Слишком память меж них гнила,
Будто их написал Рамзес,
И лишь мифом была Гала.
Темнота
Необоримое «прощай». Впиваешься крюками глаз, но
Состав вздохнул и отошёл, ему хватило двух секунд,
Чтоб обесточить этот мир – огни смеркаются и гаснут,
И не дождаться, что они лицо, как память, рассекут.
С опаскою поводыря ты заступаешь в эту жижу,
А я, у каждого столба в бетон врастая головой,
Пытаюсь поперхнуться злом, и больше ни черта не
вижу.
Тащи меня куда-нибудь, смиряя шепот горловой.
Тащи меня – и тишина смеется ужасом вокзала.
Упиться вусмерть дай нам днесь –