Неожиданно студент произнес достаточно громко – так, чтобы Борис мог это услышать:
– Послушайте, если вы уж так спешите, никто не мешает вам уйти. Почему вам было не уйти именно тогда, когда я пришел? Никто бы этого даже не заметил, и всем стало бы от этого легче. Правда, Нурбида Динмухамедовна?
В его словах Борис услышал сдержанную злобу, но главным образом – высокомерие будущего высокого чиновника по отношению к неприятному и безродному – как бы без имени, без племени – арестованному обвиняемому. «Я для него просто обвиняемый с позорной отметиной, наклейкой на лбу, просто ненужная помеха, чужой человек, на котором уже все давно поставили крест, а он, то есть я, еще что-то изображает и продолжает крутиться под ногами». Борис подошел поближе к парочке:
– Как же вы правы, мой дорогой. Мне не терпится, мне ужасно не терпится, чтобы наконец закончилась эта ужасная, постыдная сцена. И знаете, какой самый простой способ прервать это бесстыдство? Вы ведь пришли сюда заниматься? Пожалуйста. Не знаю, чему вы учитесь и чему вы вообще способны научиться. Если вы учитесь бесстыдству и наглости, то в этом вы вполне уже преуспели, в этом вы полный профессор. А если ваша задача – юриспруденция, боюсь, что с вашими мозговыми извилинами вы одолеете только «кукареку» из «Сказки о золотом петушке» Александра Сергеевича Пушкина. Но мне-то какое до всего этого дело? Охотно уступаю вам эту аудиторию. Приступайте к штудии своего безупречного в будущем «кукареку», а я уйду с этой женщиной. Так что считайте, что вы теперь вполне свободны.
Студент наклонился к Нюре и сказал нарочито громко – так, чтобы Борис не только услышал его, но и понял, что его, Бориса, обидные слова не имеют для него ровно никакого значения:
– Вы видите, Нурбида Динмухамедовна, я говорил следователю, что этого отмеченного надо было держать под домашним арестом. Он старше меня, но каждый раз совершает одни и те же ошибки. Придется мне поговорить с дядей. Надо бы, чтобы он сделал Ленину Ивановичу серьезное внушение. Не помешает немного промыть ему мозги. Да и этому арестованному тоже не помешало бы.
– Трепач, ничтожество, хватит пустопорожних разговоров, – сказал КГ и протянул руку к женщине. – Мы уходим, и немедленно. Пойдем отсюда, Нюра.
– Хулиган, уголовник! – заверещал студент. – Не видать вам Нурбиды Динмухамедовны как своих ушей.
Он повернул Нюру спиной к себе, словно она была неживым предметом, схватил ее за талию, приподнял и кинулся бежать. КГ рванулся вслед за ним, схватил за плечо, оторвал студента от его жертвы. Он готов был удавить похитителя или разбить его голову о первый попавшийся столб. Тот был явно испуган, но, чтобы не подавать виду и наоборот, подразнить Бориса, он продолжал гладить и целовать оголившееся плечо своей пленницы.
Нюра неожиданно развернулась, выпрямилась и встала на ноги:
– Временами