и всякого рода квартирных вопросов. Между прочим, именно благодаря этому опыту я и оказался жителем старого, сталинской ещё постройки, дома по улице Пролетарской – надо заметить, вполне оправдывающей своё название. Прекрасную квартиру, которую некогда «выбил» для меня, в ту пору ещё зелёного новоиспечённого врача, ныне покойный заведующий урологическим отделением Иноземцев, я четыре года тому назад оставил бывшей жене. Оставил, отчасти смутно надеясь на какие-то перемены к лучшему, а отчасти из-за одного спорного свойства своего характера. Бывшая соученица по средней школе и вечная – впрочем, не без взаимности – жилетка для выплакивания душевных драм и потрясений Оля Норкина, или просто «Норка», как без особого полёта фантазии её раз и навсегда окрестили ещё в начальной школе грубые и неделикатные однокашники, называет это моё свойство «благородством». Тогда как мама, не склонная к идеализации своего отпрыска, называет то же самое просто «глупостью» и «неприспособленностью к жизни». Как это ни печально, но, принимая во внимание, что Норка, при всех её достоинствах, всё-таки совершенно неисправимая романтическая дура, мамино определение, пожалуй, ближе к истине. Кстати, о мамах. Жизнь в многонациональной южной части России предоставляет прекрасные возможности для этнографических наблюдений. Когда я был подростком, на лестничной площадке, где мы тогда жили, обитали четыре семьи с детьми разного возраста. При этом ни я, ни Вовка Котенко из двенадцатой квартиры так и не снискали особой славы у своих матерей, тогда как у наших соседок тёти Эльвиры Назарянц и у тёти Розы Гринберг дети были сплошь гениальные. Откуда черпает снисходительность ко мне Норка, с её типичным, не считая длинноватого носа, экстерьером среднерусской овальнолицей породы, я не могу сказать. Впрочем, она мне не мать, хотя, судя по степени притязаний на опеку, это не очевидно. Учитывая то, что она на два года моложе меня, её учительский тон и диктаторские замашки ещё менее объяснимы, но такова реальность.
Как бы то ни было, заниматься квартирными обменами мне разонравилось ещё на стадии развода. Были, конечно, другие варианты. Например, сдавать мою комнату, а жить у Аллы. Но здесь снова возникли бы те же проблемы – ощущение, что ты приживальщик, даже если деньги за комнату и пошли бы в общий котёл. Да и неизбежное чувство несвободы от вторжения в чей-то уже налаженный распорядок не принесло бы мне радости. Впрочем, всеми этими выкладками я так и не успел поделиться с Аллой. Они возникли у меня достаточно недавно, можно сказать, перед самым началом конца, да и то лишь в самом черновом варианте и только под воздействием смутного ощущения, что от меня чего-то ждут. В свете последних событий вопрос сам собой отпал, тем более что он никогда не был ни обсуждён, ни даже озвучен.
Таким образом, в практическом смысле ничто не мешало нам продолжать жить дальше как ни в чём не бывало, и единственным серьёзным препятствием для этого могло бы стать только желание завести ребёнка. Но и в этом вопросе Алла
