Какую вселенскую печаль и тоску вызывает она у меня. И даже сейчас, когда я вновь пересматривала эти фотографии. Мизансцена простая. Две темные хрупкие фигуры. Мама держит маленькую дочь, стоящую на прибрежной ограде и машущую вдаль призрачному кораблю.
Сколько нас таких – «жен моряка»? Он даже не моряк, и не пират. А мы все провожаем и встречаем иллюзорные химерические регаты.
И, конечно, человеческое сочувствие и сопереживание – это не признак величия души, это память о пережитом подобном. Человек, как правило, испытывает жалость только к себе. Так и я смотрела на эти печальные фигурки и оплакивала свою жизнь, которую сама себе выдумала и поверила в ее подлинность. Одним словом, упивалась всей мелодраматической палитрой своей истории.
И еще. Гуляя мы набрели на римско-католический костел. Я не хочу сильно углубляться в теологические размышления, но нас там как будто ждали. Я определю свою позицию четко и сразу. Я не религиозна. Но поведение и настроение людей, стоящих под какими бы то ни было знаменами, для меня весьма красноречивы. Там была милая женщина. Не знаю как правильно определяется сан или её роль в иерархии церкви. Но она просто безропотно и с удовольствием убирала зал костела. Заговорила с нами тихо и по-домашнему. В общем, меня ничто не покоробило там, и захотелось присесть и отдышаться. Там было хорошо. Маленькая передышка в бурлящем океане моей суетной жизни. Кто знает, может это и есть то лучшее, что способна дать человеку церковь.
По возвращении домой я стала много и с удовольствием готовить. Мы дружно и радостно жили с моей малышкой Сью. Праздновали дни рождения. Покупали наряды. В моей жизни вновь появились духи. А значит жизнь стала приобретать не только цвет и вкус, но и запах. Ассоциативно в этом месте моего рассказ сразу начинает звучать танго Астора Пьяццоллы. Запах женщины. Сколько силы в этом словосочетании.
Следующие полгода описывать нет смысла. Они состояли из службы и домашних хлопот. Нет предела совершенству и к июню я превратилась в хрупкую особу. Июнь заслуживает особого внимания. Спустя четыре года, как я перестал видеться с отцом Сью и питать какие бы то ни было иллюзии на счет нашего воссоединения, в моей жизни появился Он. Присланный в мою жизнь произвести временную разморозку и открыть мне новую меня.
Звали его Мэтью. Он был моим ровесником. К тому моменту разведенным и бездетным. Он был хорошим приятелем моих друзей. И оказавшись однажды теплым летним вечером в общей компании я зацепилась за него взглядом. Надо признаться давно со мной такого не случалось. Он был статный, приятный внешне и обходительный. Притом по части юмора явно имел особые амбиции и не упускал возможности закольцевать повисшую в воздухе мысль, ироничной остротой. Июньский вечер, приятная компания, бокал белого вина и небрежная, брошенная им тихо, как будто невзначай, фраза:
– А что у тебя в бокале? Вино? Я тоже хочу. Не надо, не наливай мне, я сделаю глоток из твоего.
Вот