Когда Бьерн Борг тянется навстречу мячу в подаче, он тянется всем телом, весь свой вес вкладывает в удар и, ударив в одну ему ведомую точку, посылает мяч через сетку ровно в тот участок поля, куда хочет попасть. Когда Бэбс берет сигарету, она не горбится над ней, чтобы скорее затянуться. Она открывает сигарете каждый дюйм своего тела, и любой, кто смотрит, может переживать ее ощущения вместе с ней. Она вставляет сигарету между губ, делает глубокий вдох и втягивает дым глубоко, глубоко в легкие. Затем – легкая дрожь удовольствия, когда никотин попадает в кровь, но она абсолютно владеет собой, когда выдыхает. Равномерно. Неспешно. Ровно. Сам вид того, как она выдыхает сладкую смесь дыма и воздуха, которую алхимическим путем создала внутри себя, действует опьяняюще.
Я подхожу ближе. Увидев меня, она произносит:
– Беттина! Как школа?
Приглашение поболтать. Тон веселый. Я им упиваюсь, сажусь к ней на диван.
Возможно, Бэбс рассмеется, услышав, какое ошарашенное лицо сделалось у Уэндолин Хендерсон, когда я рассказала про папу. Бэбс ненавидит Уэндолин. Говорит, что она недотепа, не способная понять нашу вселенную. А еще Уэндолин толстая. Два очка не в ее пользу.
– Нам велели рисовать приглашения на Папин завтрак, и мисс Уэндолин не верит, что у меня нет папы.
– Если отбросить полное отсутствие у Уэндолин воображения, конечно, у тебя есть папа, Беттина. Ты просто не знаешь, кто он.
– Почему ты мне не рассказываешь? Ну, пожалуйста? – рискую спросить я, хотя и помню, что в прошлом подобные вопросы ни к чему не приводили. Сегодня я ничего не могу с собой поделать. То, как усердно мои одноклассники рисовали свои приглашения, меня проняло.
– Не могу, Беттина. Мы условились, что сохраним это в тайне.
Столько информации я еще никогда от нее не получала. Он знает о моем существовании! Интересно, может, он папа кого-то в Чикагской Начальной и не хочет рисковать своим браком?
– Но я никому не скажу. Честное слово. Я просто хочу знать.
– Я уже тебе говорила. Это просто не твое дело.
Если это и чье-то дело, то уж, конечно, мое. Я чувствую, как на глаза мне наворачиваются слезы. От знания меня отделяет всего одна фраза, но Бэбс непреклонна. И я не могу придумать ничего такого, что вынудило бы ее рассказать. Я правда очень хочу, чтобы у меня был папа, который пришел бы со мной на завтрак.
Бэбс видит, что я расстроена, и – необъяснимо – не насмехается надо мной. Она берет меня за руку, и мы вместе поднимаемся к ней в спальню.
– Вот, с этим ты почувствуешь себя лучше, – говорит она.
Выдвинув ящик туалетного столика, она достает что-то вроде серебряной монеты. Протягивает ее мне.
Это медаль, на одной стороне – барельеф двух грифонов, а вокруг них надпись латинскими словами. На оборотной стороне написано: «Первая премия за сочинение на латыни, 1958». Медаль у меня на ладони