А Куриль подошел к Пураме вплотную и стал говорить тихо, но быстро:
– Один глаз – на Едукина, а другой – на Кымыыргина! Едукин не зря приехал, готовился с хитростью, себя не показывал. А чукчей надо остерегаться. – Он поглядел на нож Пурамы, висевший у него на боку. – Чукчи могут зло пошутить… Подойдут возле костров шаманы – уехать нужно от них – пусть на пустом месте пляшут. Пурама! Я все сделал, как говорил, перед богом чист. Народу сказал, но потихоньку: испугался, что другие откажутся ехать.
– Все уже знают, – сказал Пурама.
– Да, знают. И Кака, и Тинелькут. Потому тяжело будет. Ну, пусть светлый бог поможет нам!
Он стукнул зятя по спине, и тот натянул вожжи.
Ярко светило солнце на пустом синем небе.
Рядом с жердью зажгли костры, и сизый, клубящийся дым тремя веревками потянулся вверх, образовав одну общую тучку – розоватую сбоку и синюю, мутную снизу.
У костров шумела и пересыпалась толпа, окружавшая добрую полусотню упряжек. У одного из костров опять звенел бубен, взлетевший над головами людей, – это снова шаманил богач Тинелькут, которому так было нужно угнать в свою тундру ламутских оленей. А недалеко от него звенел и второй бубен – только шамана не было видно. Пурама проехал мимо старика Тинальгина, сидевшего в окружении богачей на нарте. Рядом с ним стояла другая нарта, на которой торчал, как высокий пень, Мельгайвач, укутанный шкурой. Пурама сделал крюк, чтобы посмотреть на второго шамана. А когда подъехал – увидел Сайрэ, скачущего возле упряжки Едукина.
«Так. Меня не искал. Значит, и он знает все», – сказал себе Пурама и повернул прямо к черте на снегу, означавшей начало большой и трудной дороги.
Двадцать три упряжки наконец выстроились в одну линию. Сорок шесть оленей, натягивая и отпуская постромки, топтались на месте. Накренив на один полоз нарты, все гонщики замерли, глядя на жердь и только на жердь, к которой шагали трое – Куриль, Тинелькут и чуть сгорбившийся Мельгайвач.
Вот богачи остановились, осторожно потянули веревку – и тоже замерли. Затихла толпа. Треск сучьев в кострах и мягкий скрип снега под копытами нетерпеливых оленей сейчас казались невероятно громкими.
Богачи пошептались, глянули в сторону гонщиков. Потом попятились, дернули разом веревку – и высокая жердь хлестнулась о снег.
Все, как одна, упряжки рванулись вперед, но сразу же сбились в кучу. Началась борьба за дорогу. В снежной пыли ничего нельзя было разобрать. А когда суета ослабла, люди увидели далеко впереди бурые комочки, настигающие друг друга. За каждой упряжкой вилась пыль – и уже казалось, что огромную тундру, как белую шкуру, быстро вспарывают из – под снега ножами.
Впереди было много времени: