На следующий день, сидя с Мариной после уроков в «кофе-хаузе», он процитировал ей так зацепившие его накануне строки, и девочка, отхлебнув через соломинку мохито, тут же, как будто невзначай, продолжила это стихотворение и дочитала его до конца. При этом ей совершенно не пришло в голову, что Ваня имел в виду её, и это последнее обстоятельство окончательно сразило мальчика. Он вдруг всем своим существом ощутил, что безумно любит эту несуразную, слишком громкую девочку в растянутом и до катышек застиранном свитере. Это было так неожиданно, что Ваня, и без того застенчивый, прямо-таки растерялся. Наверное, поэтому и не склеился тогда дальнейший разговор.
На их отношениях это не сказалось. Окончив школу, ребята разошлись по разным вузам: Ваня – в первый мед., Марина – в историко-архивный – но сохранили по отношению друг к другу обоюдное товарищеское тепло, хотя виделись теперь гораздо реже: у обоих было много учёбы и много сторонних дел.
И вот друзья наконец-то выкроили время друг для друга и договорились встретиться. И вот, опоздав на двадцать минут, перед Ваней стояла стройная девушка с модной причёской, накрашенными розовым блеском губами, в очаровательном золотистом полупальто. Шейный платок хвойно-зелёного цвета оттенял глаза и почти скрадывал наличие веснушек: зелень с двух сторон смягчала буйную рыжину и облагораживала посвежевшее лицо. В воздухе по-летнему пахло вербеной – Ваня не сразу понял, что это её духи.
– Привет, – улыбнулась Марина так же просто, как и всегда. – Прости, пожалуйста, я опоздала немножко…
– Ничего страшного, – ответил мальчик, почти машинально целуя её три раза в щёки, как они здоровались друг с другом раньше.
Они пошли по залитой солнцем предвесенней Москве, и Марина болтала без умолку, и звонко, простодушно смеялась, и рассказывала Ване обо всех памятниках архитектуры, встречавшихся на их пути. А мальчик – теперь уже почти юноша – внимательно слушал и искренне пытался запомнить, хотя мысли его были далеко. Он вспоминал ту девочку из «кофе-хауза», тянувшую безалкогольный мохито, читавшую следом за Ваней Ахмадулину и с милой улыбкой рассуждавшую:
– Ну что за имя для такого мальчика – Ваня? Слишком просто. Джон? Ещё хуже… Надо подумать… Жан? Йоханнес? Иоганн? Ян? Юхан? Нет, как-то всё не то… Иоанн! Нет, ещё лучше: Иванушка! Не дурачок, конечно, а Царевич.
И Марина тогда смеялась, а Ваня осознавал первый порыв совсем ещё детской страсти. Хотелось взять её на руки – всю-всю в одну большую охапку – прижать к себе покрепче и не дышать.
Сейчас рядом с ним шла совсем другая девушка – элегантная, женственная и серьёзная. И, хотя тон