Перестаю нести околесицу, потому что Герда, неслышно подойдя сзади, обняла меня и прильнула щекой к виску.
– До скольки ты вчера читал? Время Кожекрыла? Это же ночь глубокая.
Ну скажите на милость, откуда она, живя через две комнаты, знает, когда я отхожу ко сну?
– Я чувствую, – отвечает Герда, хотя я и не задал вопрос вслух. – Я знаю твое дыхание, как бьется сердце. Я всегда буду знать, что с тобой, где бы ты ни был. Но не всегда могу понять, почему. Ты не спишь, потому что хочется подольше почитать, или читаешь, потому, что не заснуть? Сны плохие снятся?
– Нет, сны… хорошие.
– Утром не проснуться, вечером не успокоиться. Ты ведь камилку пьешь?
– Да, она вкусная.
Почему-то из всей семьи отвар из мелких белых цветочков люблю только я. Остальные считают его пригодным лишь для полоскания больного горла и укрепления волос.
– А ведь она успокаивает.
– Так что, нельзя? – я с сожалением заглядываю в кружку с зеленовато-золотистым отваром.
– Пей на здоровье, только вечером. Тогда уснешь нормально, вовремя. Ладно?
Герда быстро целует меня в висок. Время спустя, вглядываясь в гибельный океанский туман, и прижимаясь лбом к холодным камням проклятой Арахены, и пытаясь вырваться из живого лабиринта Секирного поля, буду я помнить этот поцелуй. Не было и не будет у меня талисмана надежнее.
Хлопнула дверь на улицу, и в кухню, оставив Гудрун в прихожей, радостно влетел Вестри. Чтой-то вы тут делаете? Может, курей едите? Обнимаетесь? Обниматься можно только со мной!
А вот когти нашему песику не мешало бы подстричь.
– Ларс Къоль, не морочь мне голову.
Букинист Магнус Бёрн гневно вздернул на лоб очки и демонстративно уселся в кресло.
– Книга, упомянутая на полях хроники! Справочник по растениям двухсотлетней давности издания. Милостью Драконов валяется где-нибудь в недрах университетской библиотеки. Или, что вероятнее у кого-нибудь в подвале. Только у меня, у тебя да еще нескольких человек в нашем городе при виде старой книги загораются глаза и начинают дрожать руки. Для остальных это хлам, мало чем отличающейся от рваной одежды и сломанной утвари. Ее могли отдать в качестве приданого дочери, вышедшей замуж в другой город, подарить ребенку, чтобы вырезал картинки, продать заезжему купцу на фунтики. Крысы! Ее могли попросту съесть крысы. Откуда ты взял, что такая книга есть в моей лавке?
– Ваша лавка стоит здесь с основания Гехта. Ваш отец был букинистом, и дед…
– И дети мои, окончив Университет, продолжат семейное дело. А муж твоей сестры потомственный стражник. Это ж не значит, что у вас в доме валяются кирасы трех поколений.
– Оле