Как контрмодель либерализма, традиционализм всегда утверждал значимость единства, плановости, централизации. Проводник политического единомыслия, он отрицал незыблемость прав человека как политическую цель, при этом акцент постоянно переносился на обязанности, вытекающие из политического положения человека.
Советская система, способствуя модернизации технологий, консервировала политические отношения традиционного типа. Этому благоприятствовал идеократический характер политической системы, исключающей потребность в институтах гражданского общества западного типа. Вместе с тем процессы модернизации и урбанизации с неизбежностью подталкивали к публичным и правосообразным формам социально-политических отношений, однако, как образно заметили А. Понеделков и А. Старостин, «хвост» традиционализма здесь явно превосходил «голову» модернизма[16]. Одновременно новые подходы к интерпретации наследия сторонников советской традиции актуализируют задачу анализа традиционализма в контексте функциональной специфичности[17].
С середины 1950-х гг. советский традиционализм тесно связан с реформизмом. Смерть Сталина, «коллективное руководство», ослабление классового критерия оказали существенное воздействие на природу власти, ее ресурсы. При этом изменение роли КПСС шло по линии не просто политических перемещений, но прежде всего выявления соотношения сил обновления и традиции. Именно в это время начинается постепенное оформление реформизма, его границ и потенциала.
Часть 2
Реформизм и советская система: чужеродность и естественность
Понятия «реформа», «реформизм», «реформаторство» достаточно противоречивы, неоднозначны в плане определения содержания. Идентификация их признаков в историко-политологическом разнообразии реформационных изменений в СССР представляет собой проблему выбора методологического основания, позволяющего полноценно отражать реальную практику советского реформизма 1950-1980-х гг.
Сам термин «реформизм», означающий преобразование, изменение, переустройство без уничтожения основ существующей системы, в советское время с формально-официальной точки зрения считался маркером вынужденной уступки революционному