«Шарль Мезоннэв был другом детства Жюля Верна, и в течение всей жизни они не порывали друг с другом. Именно Жюль Верн устроил в Амьене брак моих отца и матери. Жюль Верн был компаньоном моего отца у Эггли, и благодаря моему отцу Жюль Верн, который отнюдь не был дельцом, прекратил свою биржевую деятельность. Что касается «одиннадцати холостяков», отец мне о них рассказывал, но никогда не говорил, что Жюль Верн распевал там нескромные песенки. Впрочем, это было бы совершенно несвойственно его характеру: он был насмешлив, но не легкомыслен».
Это суждение близкого друга слишком явно подтверждает и высказывание моих родителей, чтобы я не принимал всерьез «литературные забавы», приписываемые писателю. Если даже я сомневаюсь в подлинности непристойной поэмы, изданной Паскалем Пиа{25}, то не из-за шуточек, которые в ней содержатся, а из-за манеры выражения. Предполагаемый автор достаточно склонен был к вольной шутке, но при его складе ума они звучали бы менее грубо.
Разочарование, испытанное им, когда Каролина отвергла его предложенную от чистого сердца любовь, он пережил очень тяжело. Враждебности к ней он не сохранил, но сделал некоторые выводы, которые повлияли на его душевный склад. Нежность, которую он к ней испытывал, ему пришлось упрятать в самые глубины своего «я». Для борьбы со своим горем он применил оружие, данное ему природой, – юмор. Он снизил эмоциональный тон этой внутренней драмы, высмеивая себя самого и сведя с пьедестала женщину, созданную его воображением. Он поддался очарованию девушки, благосклонно принимавшей страстное чувство, которого сама она не разделяла. Быть может, он, сдерживаемый чрезмерной скромностью, открылся ей слишком поздно? Вполне естественная робость не позволила ему стать смелее и распознать подлинные чувства, которые девушка могла к нему испытывать. Она не предала его, ибо ничего не обещала, но он почувствовал себя преданным, потому что верил, что она любит его так, как он себя в том убедил. Отныне он стал скептиком в отношении ценности женских чувств, принизил их больше, чем следовало, и, обобщив этот свой опыт, решил, что женщины – притворщицы и не достойны любви.
Брак по нантской моде тех времен давал ему вполне веские основания сомневаться в искренности девственниц, ведомых к алтарю. Условности играли в этом деле значительную роль, что вполне понятно, однако неприемлемо для страстного сердца. Главным в таких браках была их разумность. Лишь одна девушка, оказавшаяся способной пренебречь всем этим, могла бы ему подойти – Лоране, вышедшая наперекор стихиям за того, кого полюбила. К сожалению, когда они познакомились, сердца и той и другого были уже заняты: сердце Лоране – человеком, за которого она решила выйти, сердце Жюля – воспоминаниями о Каролине.
Мать не переставала требовать, чтобы он женился во что бы то ни стало, и он уже свыкся с мыслью о браке по расчету, который по крайней мере положил бы конец его безденежью и одиночеству. «Я женюсь на женщине, которую ты